так волноваться, я всего лишь задам несколько вопросов, на которые нужно дать пару ответов, и все.

Старика так трясло, что у него не хватило сил даже самому подняться, поэтому к нему подошел монах из Храма Убэй и, поддерживая его за руку, помог ему сесть на собственное место. Однако старик был так напуган, что сел на самый краешек и тут же сжался, словно стараясь казаться как можно меньше и незаметнее.

— Итак, первые два вопроса, — начала Му Яньли, — откуда прибыл господин и чем занимается?

Когда старик попытался ответить, его зубы выбивали дробь, кроме того, говорил он с сильным акцентом:

— Я… из Сянтаня… просто у обочины дороги клею уличные фонари…

Люди с огромным интересом рассматривали его непритязательный внешний вид, начиная от похожих на журавлиные перья редких и седых волос и заканчивая его изношенной дырявой обувкой. Они никак не могли понять, что интересного может им рассказать продавец уличных фонарей.

— А сколько лет почтенный старец продает расписные праздничные фонари? — спросила Му Яньли.

— Большую часть моей жизни… Наверное, лет пятьдесят… точно уж и не припомню.

— Довольно давно. То, о чем я собираюсь узнать, случилось гораздо раньше, — с этими словами Му Яньли указала на Мо Жаня и спросила, — почтенному старцу знаком этот человек?

Старик поднял глаза, чтобы взглянуть на Мо Жаня. Увидев этого статного красавца, окруженного яркой богоподобной аурой силы, он даже не посмел долго на него смотреть и поспешно потупил взгляд. Через какое-то время он снова нерешительно взглянул на него и едва шевеля губами, пробормотал:

— Ох, не узнаю я его.

— А это и неудивительно, — как ни в чем не бывало продолжила Му Яньли. — Тогда я спрошу иначе: было ли такое, что в прошлом, продавая фонари рядом с Теремом Цзуйюй в Сянтане, господин частенько видел мальчика, который любил стоять рядом с его лотком и смотреть, как он клеит фонари?

— А… — мутные глаза старика, наконец, немного прояснились, и он, облегченно выдохнув, закивал головой. — Верно, был такой ребенок. Он почти каждый вечер приходил посмотреть на мои фонари. Они ему очень нравились, но он был крайне беден и не мог их себе позволить… Тогда я пару раз пытался с ним поговорить, но он был очень робок и не разговорчив.

— Господин еще помнит, как его звали?

— Хм, кажется, его звали… Мо… Мо Жань?

Только что толпа напряженно вслушивалась в слова старика, и вот уже все взгляды вновь были обращены на Мо Жаня.

Погрузившись в воспоминания о былом, старик пробормотал:

— Или это был другой ребенок. Небеса, я уж не припомню. Знаю только, что он был из Терема Цзуйюй…

Сюэ Чжэнъюн с невозмутимым выражением лица перебил его:

— Жань-эр — сын моего покойного старшего брата и хозяйки этого дома развлечений госпожи Мо. Неужели хозяйка Цитадели Му пригласила этого почтенного старца только для того, чтобы доказать очевидные вещи?

— Госпожи Мо? — старик на мгновение ошеломленно замер, а потом замахал руками. — О нет, все совсем не так. Родной сын госпожи Мо тоже носил фамилию Мо, но его звали Мо Нянь[257.1]. Этот маленький негодяй был известен всему городу, — сказав это, старик опустил голову и указал на шрам на своем лбу. — Вот это появилось после того, как он швырнул в меня куском кирпича. Тот ребенок был очень жестокий, грубый и непослушный.

Сюэ Чжэнъюн переменился в лице:

— Мо… Нянь?

Встревоженная госпожа Ван обратилась к старику:

— Может, почтенный старец неверно запомнил? В конце концов, по звучанию очень похоже. Как звали ребенка госпожи Мо: Мо Жань или все-таки Мо Нянь?

— Мо Нянь, — подумав немного, старик снова решительно кивнул, — ошибки быть не может. Разве мог бы я неверно запомнить? Его точно звали Мо Нянь.

Сюэ Чжэнъюн сначала чуть подался вперед, но, услышав эту фразу, на мгновение замер, а затем рухнул обратно на свое почетное место главы, в оцепенении уставившись в пространство невидящим взглядом.

— Мо Нянь…

Му Яньли продолжила расспрашивать старика:

— Возможно, старцу известно, чем тот ребенок, который приходил наблюдать за созданием фонарей, занимался в Тереме Цзуйюй?

— Увы, подробностей не знаю, но, помнится, он вроде как мыл посуду и помогал с приготовлением еды, — ответил старик. — Правда, репутация у него была так себе: говорили, что он нечист на руку и подворовывал вещи у посетителей, — он задумался, а потом, видимо, что-то припомнив, переменился в лице. — Ах, точно, вспомнил: со временем этот ребенок изменился к худшему и по мере взросления становился все более испорченным. Дошло до того, что он обесчестил одну девственную деву[257.2], та не вынесла позора и покончила с собой.

— Что?!

Даже то, что он выдал себя за другого человека[257.3], не так ужаснуло и разозлило присутствующих, как то, что Мо Жань еще и опозорил девицу из хорошей семьи.

У многих присутствующих в зале заклинателей были свои дети, так что люди были вне себя от ярости и, скрежеща зубами от злости, начали выкрикивать из толпы:

— Кто бы мог подумать… выдающийся образцовый наставник Мо на самом деле настоящий зверь в человеческом обличье!

— Какая мерзость!

— Никто не пожалеет, если он прямо сейчас сдохнет!

Мо Жань не проронил ни слова, спокойно глядя на сидевшего на стуле старого ремесленника. В его прошлой жизни, когда он посеял кровавую бурю, захватившую весь мир совершенствования, Цитадель Тяньинь пыталась его остановить. Тогда этот старик тоже пришел вместе с Му Яньли и опознал его.

Что же он сделал тогда? Расхохотался в голос и спокойно признал все обвинения.

Кроме того, повернув голову, он взглянул на Сюэ Чжэнъюна и госпожу Ван и с насмешливой ухмылкой спросил:

— Ну что, ненавидите меня? Презираете и отвергаете? Согласны ли вы теперь с моим уважаемым наставником, который как-то сказал, что мой от природы дурной характер не поддается исправлению?

До этого, когда правда о том, что Мо Жань тайно изучал запретную технику Вэйци Чжэньлун, вышла наружу, Сюэ Чжэнъюн принял его сторону и предпочел поверить ему. Однако на этот раз этот человек в гневе вскочил на ноги и яростно уставился на него своими тигриными глазами. Казалось, еще немного, и его начнет рвать кровью.

— Мерзкое отродье! Ты — скотина, просто мерзкая тварь! — в ярости