с чаем и прекрасной принцессой хочется. Всего-навсего. Чтоб по радио дедушка с трубкой читал добрую сказку. И за окном фейерверк, и трамваи последние. Вот этого только и надо. И чтоб вечер, и гирлянды по стенам.

Да и только-то… Она ведь немного просит, правда ведь, да?..

Как бы там ни было, она очень любит. И очень ценит. И каждый раз ждёт новое четвёртое декабря. Каким бы ни было ни пятое, ни седьмое, ни даже всеми хваленое тридцать первое. Ничто не важно так, как именно этот день.

Мика ещё больше, плотнее кутается. Носом шмыгает.

— Здарова, чего приуныла?

Голос мягкий. Кроссовки розовые, в полосочку тёмную. Шерстяные штаны широкие мешковатые. Простая холщовая курточка, как у Мики. И руки тоже в карманах. А сама-то высокая-высокая! И без шапки. Прямые волосы, сизые.

— Ты тут?

Губы мягкие. Глаза… Прищур такой, как… Нет, не куница и не лисица. И не белочка там какая-то… Но такие… Такие… И лицо ещё чуть-чуть вытянутое…

— Есть чего, нет? Поделишься?

Смеётся и щурится, голову набок склонила. Так падает рядом бесцеремонно, закидывает ногу за ногу.

— Круто? Завидую-понимаю. Можем и подождать.

Она так пахнет… Это же вроде совсем-совсем какой-то простой шампунь. Ячмень, может быть. И чуть-чуть жасмина. Семян обычных. Хоть и под воротником пряди спрятаны, а всё равно ведь — такие пышные… Мягкие, даже на вид.

Красивая…

— Я — Мика. А ты кто?

«Красивая» складывает ладони у своих губ лодочкой, в них прячется, выдыхает, закрывает глаза, головой мотает, прячет голову в плечи поднятые. Моргает, всё ещё улыбается, и не разобрать, то плачет она так, смеётся ли.

— Тебе совсем хорошо, да?

— Очень-очень, — Мика согласно кивает.

— Заметно, — та всё ещё головой мотает. — Осталось ещё? — чуть спокойней.

Девочка поджимает губы.

Перебирает две палочки леденцов.

«Красивая» очень красивая. Как… Как фея, правда. И что, что совсем без крыльев! Крылья под курткой спрятаны, вообще-то на улице холодно! И даже феи должны быть в курточках!

Одним… Да, да, да, можно. Нужно с ней поделиться… Вот только, какой?.. Ей апельсин подходит. Или Мике просто уж очень лимонный нравится. Ну… Как-то так.

— Вот, — она честно протягивает кругленький, оформленный в широкую дольку. Оранживенький по краям, с прожилками белыми.

Лицо Феи… Лицо лица. Очень задумчиво то открывает, то закрывает рот. Широко, да. Моргать перестала. Косится то на сладость в варежке, то на Мику. Судя по её взгляду, то на робко поджатые губы, то на глаза.

Бровь почёсывает. Тихо, одним только выдохом как бы откашливается.

— Ну… — девочка грустнеет, снова смотрит уже на свои кроссовки. — Это всё, правда. Есть с лимоном ещё… Хочешь лимонный?

И на конфетку свою на застывшей ладошке смотрит.

Фея… Она выдыхает. Рот всё ещё приоткрыт.

— Тебе сколько лет-то?

— Зим, — поправляет Мика.

«Ей не нравятся леденцы, да?».

— Оке-е-ей, — та протягивает и кивает. — Сколько зим тебе, девочка?

А та опять носом шмыгает. Не то, чтобы любит говорить об этом. Сами зимы ей очень нравятся. А вот цифры вот эти всякие… Ну, чем больше их, тем просто лучше. И чтоб много-много как-нибудь было. Но и врать не хочется. Вот совсем нет, вдруг. Почему-то. Не может она Фее врать.

— Втрое меньше, чем на весах, — и теперь сама уже голову в плечи прячет.

«Красивая» снова откашливается. Уже вполне с искренней задумчивостью её оглядывает.

— А… — даже край губы прикусывает, — на весах сколько?..

— Десять палочек, круглое.

Фея кивает, прикрывает веки. Покачивает головой так, словно и правда считает-прикидывает. Испускает тяжёлый вздох.

— Отоспаться тебе есть где, нет?

Отоспаться… Темнота тёплая, лёгкий и мягкий ветер. Прилив и шелест травы.

— В лодочке… — и совсем краснеет.

— А л-л-лодоч-к-ка — где?..

— Сломалась, — и не лицо у Мики, а сплошной грустный смайлик: «:С».

Фея откидывается на спинку скамейки, закидывает голову к небу, вся в сиденье вжимается, плотнее в куртку кутается, ладонями карманы сжимает.

— Куришь? — она косится, как бы со стороны.

Мика не любит курить. А Фея вот леденцы не любит. Не скажет же Мика Фее, что она ненавидит курить? Если Фея такое спрашивает, то она-то ведь точно курит. А… Какие сигареты у фей? Может, с ними всё не так плохо?.. Может, они другие?

— А они у тебя вкусные? — о чём думает, то и спрашивает. — Хочешь, мы поменяемся?

А глаза у той уже и не с прищуром, а большие-большие. Распахнутые. Сказочные.

— Да чтоб я ещё конфеты у девочек отбирала, себе оставь, — Микину всё ещё протянутую ладонь отодвигает. Не то, чтобы вкусные, — пожимает плечами. — Выдохнуть помогают. С ментолом.

Выдохнуть.

Да, выдохнуть очень нужно.

Мика кивает и соглашается. Всё-таки чуть обиженно, но прячет предложенный фее подарок обратно к себе в карман. Принимает от неё тонкую бумажную палочку, набитую сухой чуть-чуть бурой травой.

— Да табак, табак там, ничего тяжелее б не дала, даже если бы было, — та всё-таки уже не так нервно смеётся. — Ладно, чего уж там, — огонь подносит, как пальцами щёлкает.

Мика затягивается. Ротовая полость, гортань тут же заполняются густым и тяжёлым дымом. И голова кругом.

Мика Скрючивается и кашляет. Но сигарету меж пальцев держит, хоть жмурится и сжимается.

Фея опять выдыхает, сквозь губы чуть сомкнутые. Тут же обнимает девочку, гладит и успокаивает, усаживает обратно.

Обнимает. Гладит. Усаживает. Прикасается.

Добрая.

Мика вздёргивается, трясёт головой.

… «Приятно»…

— Они же с капсулой, ну. Вот так, — Фея показывает: на какую-то кнопочку щёлкает.

И… Да, с новой затяжкой становится уже легче. Но всё равно, даже через ткань куртки всё ещё импульсы мелкие-мелкие. И у шеи. И по щекам. Вот как и дым этот, такие же леденящие. Да, ментоловые. Ментоловые касания.

— Моя «лодочка», — говорит Фея, когда уже сама закурила. — С брачной ночи вообще свалила. До последнего пыталась себя убедить, что мне хорошо будет. А потом. Ну, как дошло до дела… Да к чёрту всё… Давно было. Мика, правильно?

— Правильно, — Мика кивает, старается повторить то, как Фея сидит свободно, как закинула ногу за ногу. Как изящно приставляет сигарету к губам. Откидывается, пускает дым густой в ночь.

— Аяна, — в