Она трясла головой, лица не было видно за черными волосами.

— Она была наследницей Пискари, — сказалЭдден. — Она сделала бы то, что он ей велел.

— Она любила Кистена! — воскликнула я в возмущениии страхе. — Она бы не сделала такого!

Эдден взялся жестче:

— Ходили слухи, что она обещала убить его, если онтронет твою кровь. Он тронул?

От чувства вины у меня будто сердце перестало биться, и ялихорадочно стала искать выход. Дженкс с несчастным видом стоял на комоде. Мыбыли в той самой комнате, где я укусила Кистена в кровавой страсти, с которойедва справилась. Он меня не кусал, но вряд ли теперь это имеет значение.

Я молчала, и Айви подняла голову. Красивое лицо исказиламука.

— Я могла это сделать, — прошептала она. — Яне помню.

До того, как Пискари на тебя напал, все… как в тумане, какбессмысленный кошмар. Кажется, мне кто-то сказал, что ты попробовала кровьКистена. Не помню, говорили мне или я сама придумала. — Она подняла ко мневзгляд, полный слез, в обрамлении черных волос, покрытых золотом. И в этомвзгляде был ужас. — Могло быть. Я могла такое сделать, Рэйчел!

У меня живот завязало узлами, но ужаса больше не было, и явдруг все поняла. Она не хотела сюда ехать, боясь узнать, что это она егоубила. Не хотела, чтобы Форд помог мне вспомнить — по той же причине. Кто-тоубил Кистена, но я до печенок была уверена, что это не Айви, хотя столетияэволюции и воспитание и могли заставить ее этого желать.

— Ты не убивала его, — сказала я, обнимая ее за плечи,чтобы ей легче было поверить. Она напряглась, задрожала молча. — Неубивала. Ты не стала бы, Айви. Я это знаю.

— Я не помню, — всхлипнула она, признавая свойстрах. — Ничего не помню, помню только, что злая была, собой не владела, ивсе перепуталось. — Она шевельнулась, и я отпустила ее, чтобы она моглаподнять голову. — Ты его укусила? — спросила она, и ее глаза молили меня,чтобы я сказала «нет».

Я была рада, что не было на мне амулета и можно было хотя бысделать вид, будто Форд — не зритель нашей драмы. Если бы я сказала «да», онабы решила, что Кистена убила она. Но и лгать было невозможно.

— Укусила, — сказала я и быстро заговорила виновато,что бы успеть выложить, пока она не решила, что это она убила Кистена, чтобыизбавиться от внутренней боли. — Он мне подарил пару наконечников на зубына день рождения. Он знал, что ты предложила мне весь пакет. Сейчас,оглядываясь, я понимаю: я это сделала, чтобы он не думал, будто я его бросаю.Чтобы знал, как он мне нужен.

Айви застонала и отстранилась от меня.

— Айви, черт побери! — крикнула я, вытираяползущие по лицу слезы. — Не убивала ты его! Ты его любила! Пискари этучасть твоей личности не тронул — не мог! Ты никогда ему не принадлежалаполностью, он только думал, что принадлежишь. Кистен сказал, что Пискари непросил тебя меня убить, но ведь он попросил? Так ведь? — спросила я, глядяна нее. Мне трудно было дышать.

Айви слегка утратила свой несчастный вид, пытаясь вспомнить.

— Он тебе велел меня убить, и ты отказалась. Ты нестала бы убивать меня ради Пискари, и Кистена тоже не стала бы. Я это знаю,Айви. Вот почему ты отключилась от всего мира. Ты этого не делала. Ты его неубивала.

Секунд шесть она просто смотрела на меня, и видно было, каклихорадочно текут ее мысли. У нее за спиной Форд уронил голову на руки,стараясь не подслушивать — но черт побери, это же его работа. Айви глубоковздохнула, и мышцы ее обмякли.

— Кистен, — шепнула она, рухнула на колени,дотронулась до него — и я знала, что она поверила. Она стала гладить еговолосы, у нее потекли слезы.

Первый тяжелый всхлип подкосил ее, и гордая, стоическая Айвиперестала себя сдерживать. Рыдания сотрясли ее плечи. Да, она оплакивала егосмерть, но и себя она оплакивала, и у меня тоже глаза наполнились слезами ислезы пролились, и я рухнула рядом с ней перед его холодным телом. Кистен былединственный, кто знал всю бездну греховности, в которую засосал их Пискари,все вершины экстаза. Ту захватывающую дух мощь, которую обещал он им, и тустрашную цену, которую за нее брал. Только он принимал Айви такой, как онаесть, и теперь не будет никого, кто мог бы понять. Даже я.

— Бедная моя, — шептала я, покачивая ее в объятиях,пока она рыдала в этой тесной спальне у захолустного причала на рекеОгайо. — Я знаю, кем он для тебя был. Мы найдем того, кто это сделал.Найдем и загоним, как зверя.

А она рыдала, — будто никогда не пройдет ее горе.

Потом это горе охватило и меня, холодное и тяжелое, горе посиним глазам и улыбке» которые я любила и которых никогда больше не увижу. Имоя рука нашла руку Кистена, соленые горькие слезы хлынули из глаз, в скорби,боли и сожалении, что я так непоправимо его подвела.

Две недели спустя

Я перебросила ручку сумки на согнутую в локте руку, чтобыоткрыть дверь нашей церкви, щурясь на влажно сияющую вывеску «ВАМПИРСКИЕ ЧАРЫ».Айви хотела мороженого, а поскольку она не настолько его хотела, чтобы идти заним под дождь, меня как последнего лоха развели за ним пойти. Все потому, что яна что угодно готова, лишь бы снова увидеть, как она улыбается. Те еще двенедели у нас выдались. И, конечно, надо было купить еды для кошки и жидкостьдля мытья посуды. И кофе кончился. Жуть подумать, как быстро «сбегать вмагазин» превращается в поход с тремя сумками.

Дверь приотворилась, и я проскользнула внутрь. Прислонившисьдля равновесия спиной к двери, я сбросила туфли. Было темно, потому что лунаеще не взошла, а тучи были густые. В святилище я притормозила и локтем нажалана выключатель. Безрезультатно.

— Блин с дерьмом! — ругнулась я и еще несколько раз понему стукнула — просто чтобы душу отвести. — Дженкс! — заоралая. — В святилище снова пробка сгорела!

Ответая не ожидала вообще-то, но куда Айви девалась? Онадолжна была заметить.

Неловко переложив в руке пакеты, я двинулась в кухню. Сделавтри шага, я застыла. Запах незнакомых вампиров. Многих. И застарелый дым. Ипиво.

— Черт! — выругалась я шепотом, чувствуя, как хлестнулпо жилам адреналин.

— Давай! — крикнул кто-то, и вспыхнул свет.

Я в панике бросила пакеты и стала в стойку, ослепленнаясиянием.

— Сюрприз! — заорал хор голосов из гостиной, и яразвернулась с колотящимся сердцем. — С днем рождения!

Я вытаращила глаза, стоя с отвисшей челюстью и сжатымикулаками. Баночка «Чоко-чанк» катилась по полу к ногам Айви. А моя подругаулыбалась, и я медленно выпрямилась. Сердце все еще хотело выскочить, а Дженксзакладывал круги от меня к ней, рассыпая сверкающее золото.

— Купилась! — кричал он, и детки его подхватилиприпев,