Так, если солнца моего земного

Глаза-лучи ко мне обращены,

Что ни порыв любовный, что ни слово —

То ими рождено…[916][917]

В тех целомудренных, платонических отношениях, которые начались вскоре после этого, Лаура стала его музой. За свою долгую и ее короткую жизнь Петрарка написал о ней и для нее сотни стихов[918].

Большую часть своих лучших стихов Петрарка, как и Данте, сочинил не на латыни, а на итальянском. Он усовершенствовал стихотворную форму четырнадцатистрочного сонета. Петрарка не был создателем сонета как такового (если сонет когда-либо и был «изобретен», то это произошло на Сицилии при дворе Фридриха II Гогенштауфена в начале XIII в.), но Петрарка придал сонету законченную форму и достиг в ее использовании такого совершенства, что сегодня петраркинский сонет считается одним из основных элементов итальянской поэзии, точно так же, как более поздний шекспировский сонет – английской[919].

Темой сонетов и других ранних стихотворений Петрарки была не просто романтическая любовь к недостижимой женщине. Преклонение перед Лаурой стало для него первой ступенью к изучению тайн, радостей и горестей человеческого бытия. Почти тысячу лет на Западе все эти темы было принято осмысливать только через созерцание Христа и его страстей. Петрарка перевернул традиции с ног на голову. Несомненно, он был примерным христианином – более того, он имел сан священника. И все же он находил возвышенное в человеческом, а не наоборот. Он вкладывал в эмоциональную жизнь отдельной личности бесконечное значение и считал, что внутренние переживания способны помочь человеку раскрыть высшую истину. Размышления по-прежнему вели человека к Богу. Однако кардинально иным путем. Принципы Петрарки легли в основу всеобъемлющей эстетической и моральной философии гуманизма, на которую опирались все великие достижения Возрождения. Для будущих поколений он стал первым гуманистом.

В XIV в. Петрарка смог довольно быстро сделать себе имя. Он превосходно писал, был увлеченным корреспондентом и неутомимым путешественником. Еще подростком он отверг наставления отца, советовавшего ему остепениться и выучиться на юриста, – он уже тогда знал, что хочет проводить свои дни в странствиях по миру, читать и сочинять, а не корпеть над юридическими бумагами за конторкой в Болонье. Через несколько лет после первой встречи с Лаурой он безоглядно предался страсти к путешествиям. В 1330-х гг. он странствовал по городам Франции, Германской империи, Фландрии и Нидерландов, стараясь всюду найти возможность побеседовать с местными учеными или посетить библиотеку в поисках рукописных копий античных произведений. В перерывах между странствиями он возвращался в крошечную уединенную деревушку Воклюз, укрытую в долине в 30 км к востоку от Авиньона, которая была для него самым близким подобием дома. Впрочем, он так и не осел в ней окончательно. Великолепие мира, природа, величественные здания и книги непреодолимо манили его и служили для него главным источником вдохновения. В 1337 г. Петрарка побывал в Риме – руины имперской столицы пробудили в нем интерес к рассказам о Пунических войнах. После этого он начал писать (уже на латыни, а не на итальянском) длинную эпическую поэму под названием «Африка», посвященную Второй Пунической войне 218–201 гг. до н. э., в которой Ганнибал Карфагенский потерпел поражение от Сципиона Африканского. Всего «Африка» насчитывала девять томов и почти 7000 строк, хотя Петрарка никогда не считал это произведение законченным и при жизни не позволял широко распространять его[920].

Слава Петрарки постепенно росла, и вместе с тем рос круг его влиятельных друзей. В первой половине жизненного пути Петрарка состоял на службе у кардинала Джованни Колонны, представителя могущественной и знатной римской династии, которую в одном из своих сонетов называл «Преславная Колонна!»[921]. Позднее он всегда занимал высокие посты. Одним из самых известных покровителей Петрарки был Роберт Анжуйский, король Неаполя (пр. 1309–1343). Роберт питал честолюбивые замыслы превзойти блеском всех остальных правителей Италии и хорошо понимал, что общение с выдающимися художниками и писателями своего времени немало способствует прославлению его могущества. В 1341 г. Роберт сделал Петрарке крайне заманчивое предложение, пригласив в Рим, где его должны были короновать как поэта-лауреата – этот древний титул возродили специально для того, чтобы воздать должное его гению. Петрарка согласился, добавив лишь одно условие: король Роберт должен был подвергнуть его трехдневному устному экзамену viva voce в своем дворце, чтобы убедиться, что он достоин этого звания. Роберт остался несказанно доволен. Петрарка выдержал экзамен, и на Пасху 1341 г. его увенчали лавровым венком на Капитолийском холме. Это была во многих смыслах символическая церемония: руины Вечного города олицетворяли и давнее крушение старого мира, и грядущее воскрешение духа Античности[922]. В своей коронационной речи Петрарка восторженно воспевал римлян. Цитируя Лукана, он сообщил своим слушателям, что «задача поэта священна и велика». Далее он сказал:

Было некогда время, куда более счастливое для поэтов, был век, когда они пользовались величайшим почетом сначала в Греции, а затем в Италии, и особенно когда империей правил Цезарь Август. При нем благоденствовали превосходные поэты: Вергилий, Вар, Овидий, Гораций и многие другие… Но сегодня, как вам хорошо известно, все переменилось…[923]

Поэзия, по словам Петрарки, обесценилась. И все же поэты по-прежнему обладали способностью раскрывать в своих произведениях глубокие истины, подобные тем, что теологи извлекали из Священного Писания. Петрарка призывал публику увидеть и признать это. Он объяснил это так:

Поэты под покровом вымысла высказывают истины физические, нравственные и исторические… Разница между поэтом, с одной стороны, и историком или философом, занятым вопросами морали и бытия, с другой стороны, точно такая же, как между облачным и ясным небом. Ведь в каждом из этих случаев перед нами один и тот же свет, но он воспринимается в разной степени, сообразно возможностям наблюдателей[924].

Пламенное выступление Петрарки в защиту поэзии и в целом предположение, что искусство может служить инструментом познания божественного, в 1340-х гг. вызвали в образованных кругах огромное волнение и были восприняты многими как призыв к действию. Прошло не меньше двухсот лет, прежде чем западным писателям, художникам и мыслителям удалось всецело и полно раскрыть идеи Петрарки. Его коронационная речь в конце концов стала считаться общим манифестом эпохи Возрождения[925].

Жизнь Петрарки после коронации в Риме в ретроспективе можно рассматривать как отражение новых интеллектуальных и культурных тенденций Ренессанса, зародившихся в конце Средних веков. Как мы видели, Черная смерть в 1348 г. пощадила Петрарку, но не пощадила его возлюбленную Лауру и многих его друзей[926]. С возрастом Петрарка становился все более замкнутым и религиозным. В 1350 г. он решил отказаться почти от всех мирских удовольствий и посвятить себя