которая к тому времени завоевала большую часть северной половины страны[931]. Удивительно, но Жанна справилась с этой задачей: в конце 1420-х гг. за ней шла армия дофина, готовая дать отпор англичанам. Сама Жанна не сражалась, хотя иногда облачалась в мужские доспехи, но олицетворяла собой Божью милость и, казалось, приносила с собой победу всюду, куда бы ни пришла. В 1429 г. она несла знамя французских войск во время тяжелой, но успешной осады Орлеана. В следующем году она стояла рядом с дофином в Реймсском соборе, одетая в сверкающие доспехи и со знаменем в руках, когда ее повелителя короновали как Карла VII[932].

Но в мае 1430 г. Жанна попала в плен при осаде Компьена. Ее привезли в Аррас и бросили в тюрьму. Захвативший ее дворянин по имени Жан де Люксембург сражался при Компьене на стороне англичан. Он был подданным самого важного союзника Англии – герцога Бургундии Филиппа Доброго и при его содействии продал Жанну англичанам. Год спустя церковный суд признал Жанну виновной в ереси, и ее сожгли на костре в Руане. Герцог Бургундский не видел, как она умерла, – его в это время не было в городе. Однако он встречался с Жанной, пока она была в тюрьме, и, хотя он никогда не раскрывал, о чем они с ней говорили, позднее он не выказывал угрызений совести из-за того, что продал эту уязвимую женщину людям, которые, как он, вероятно, хорошо знал, в конечном итоге собирались ее убить.

Как оказалось, не слишком заботили герцога и интересы его английских союзников. Суровой зимой 1434/35 г., когда в Аррасе воздвигли снежную фигуру покойной Жанны, Филипп Добрый уже был готов порвать с англичанами. Через шесть месяцев после того, как весь снег растаял, в сентябре 1435 г. Филипп подписал Аррасский мирный договор с Карлом VII. Он больше не собирался поддерживать англичан во Франции, отказывался признать притязания юного английского короля Генриха VI на титул короля Франции и присоединялся к коалиции активно враждебных Англии держав, среди которых были королевства Шотландия и Кастилия. Это был ошеломляющий удар, от которого англичане так и не смогли оправиться. В итоге дело кончилось их окончательным поражением в Столетней войне в битве при Кастийоне в 1453 г. Таким образом, в краткосрочной и даже среднесрочной перспективе Аррасский договор наглядно продемонстрировал, какую важную роль герцог Бургундский играл на европейской сцене.

Дипломатические и военные историки посвятили немало времени разбору условий и последствий Аррасского договора. Здесь мы не будем вдаваться в его подробности. Для нас важно то, что Филипп Добрый был великим герцогом из великого герцогского рода, но он мечтал стать королем. Он понимал, что великий властитель должен не только проявлять политическую хитрость и доблесть на поле боя, но и позаботиться, чтобы его воспринимали всерьез в бесконечных дипломатических играх соперничавших европейских королевств. Вместе с тем Филипп Добрый осознавал, что репутацию правителя создают не только посольства и оккупационные армии – о его власти также говорят показное великолепие и пышные придворные зрелища. Неслучайно в 1430-х гг. Филипп Добрый примерял роль главного мецената Европы, окружив себя свитой поразительно талантливых мастеров. Их творения свидетельствовали о царственном величии и могуществе блистательного герцога. Величайшим из них – художником, о котором еще при жизни говорили, что он навсегда изменил направление развития западного искусства, – был Ян ван Эйк.

Когда заключался Аррасский договор, ван Эйку было около 55 лет, и он входил в круг доверенных лиц и друзей Филиппа. Ян родился приблизительно в 1390 г., судя по всему, в Маасейке (современная Бельгия). Вероятно, у него был старший брат по имени Хуберт, также художник. Искусствоведы много спорили о том, насколько велик вклад Хуберта в наследие ван Эйка, но ясно одно: из них двоих Ян был на порядок искуснее и талантливее. В молодости Ян ван Эйк путешествовал по Фландрии и Нидерландам, совершенствуя свое ремесло, жил в Льеже и Генте и сначала писал довольно традиционные религиозные сцены в готическом стиле, изображая Христа, Деву Марию и различные эпизоды из евангелий. В начале 1420-х гг. его покровителем стал князь-епископ Иоганн Безжалостный, получивший прозвище после того, как подавил восстание в Льеже в 1408 г. и перебил всех мятежников до единого. Его соучастником в этой бесславной бойне был не кто иной, как отец Филиппа Доброго Жан Бесстрашный. Однако к 1425 г. и Жан Бесстрашный, и Иоганн Безжалостный покинули этот мир (Бесстрашного насмерть забили дубинками на мосту, а с Безжалостным расправились с помощью отравленного молитвенника), и наиболее влиятельной фигурой во Фландрии и окрестных землях стал Филипп, а ван Эйк естественным образом переместился в его орбиту. Начиная с весны того года он получал 100 парижских ливров (весьма приличное жалованье), исполняя двойные обязанности камердинера Филиппа и вольного художника, прикрепленного к герцогскому двору, но с разрешением брать сторонние заказы. Обе должности полностью его устраивали.

Герцогский двор, к которому Ян ван Эйк присоединился в 1425 г., отличался живостью, демонстративной яркостью и порой фривольностью нравов. Филипп, человек примерно того же возраста, что и ван Эйк, был яркой и харизматичной личностью. По словам летописца, это был высокий и худощавый человек с типичным для всей его семьи орлиным носом, загорелым лицом и «кустистыми бровями, которые топорщились, словно рога, когда он бывал рассержен»[933]. Портрет, созданный великим современником ван Эйка, Рогиром ван дер Вейденом, вполне соответствует этому описанию. Он также подтверждает слова летописца, что герцог «одевается богато, но изящно»: на портрете ван дер Вейдена Филипп облачен в роскошный черный пурпуэн, на шее у него усыпанная драгоценными камнями цепь рыцаря ордена Золотого руна, а на голове огромный, похожий на тюрбан черный шаперон.

Вероятно, ван Эйк быстро понял, что в этом поразительном человеке традиционное благочестие соединяется с крайней экстравагантностью. Герцог каждый день прилежно слушал мессу, но при этом имел особое разрешение от папы делать это между двумя и тремя часами дня (а не по утрам), поскольку по ночам он любил пировать, пить, танцевать и иногда веселился до самого рассвета, и вставал так поздно, что официальным посетителям приходилось ждать, пока он отоспится после бурной ночи[934]. Он обладал безупречными манерами и особенно предупредительно вел себя с женщинами – они, по его словам, почти всегда были настоящими властительницами в доме, и их следовало очаровывать. Однако помимо трех официальных жен у него было, по разным сведениям, от 20 до 33 любовниц и не менее 11 внебрачных детей.

Кроме того, герцог имел странное, порой довольно вульгарное чувство юмора. Личные письма он подписывал словами «прощай, вонючий мерзавец». Он заплатил 1000 фунтов одному из своих придворных художников, коллеге ван Эйка, чтобы тот обустроил в замке Хесдин комнаты с всевозможными розыгрышами и ловушками.