«Сообщаю о происшествии. Вчера между шестью и семью часами вечера на бульваре Близнецов во вверенном мне участке хорошо одетый гражданин приставал к женщине на иностранном языке, обещая ей за согласие деньги. Женщина оказалась порядочной и подняла крик. Собрались люди. Подошел я. Мужчина назвал себя Джоном Криклеем, но на прочие вопросы отвечал иностранными выражениями.

На приглашение пройти для выяснения не реагировал. Но тут житель моего участка гр-н Сидорян Тигран Акопович, будучи в состоянии алкоголя, размахнулся и физически оскорбил упомянутого Криклея по лицу. Тот сразу заговорил по-русски.

Не то слово „заговорил“ – закричал: „Шё?! Ты меня ударил по лицу?! Хорошо, я тебя запомнил!“ – и другие угрозы, перемежая их словами полового значения.

Из предъявленных затем по моему решительному требованию документов оказалось, что он не Джон и не Криклей, а Иван Степанович Крикунов, аспирант института и соискатель научной степени. Поскольку между этими данными и его поведением на бульваре есть противоречие, препровождаю гр-на Крикунова И. С. к вам на исследование. Гр-н Т. А. Сидорян мною привлечен за мелкое хулиганство.

Подпись, дата».

Нет, славный парень, размягченно подумал начотдела, даже в стиле его чувствуется какая-то нетронутость, неиспорченность цивилизацией.

– Бери «ученого», а я займусь «певцом», – сказал он Витольду, интонациями как бы заключив в кавычки сомнительные слова.

Задержанные вошли. Семен Семенович оценивающе глядел на молодого человека, которого предстояло допросить: одет ярковато, но со вкусом, полноватое лицо выразительно и приятно, нос с горбинкой, энергический выгиб бровей и губ. Тот тоже с интересом осматривался.

– Садитесь, пожалуйста! – Начальник отдела указал на КПС, а когда Контрастюк сел, игрой клавиш на пульте отрегулировал высоту сиденья и наклон спинки ему по фигуре. – Так удобно?

– Да, благодарю, – тенорком ответил артист.

Второй подозреваемый сел в кресло напротив Витольда Адамовича без приглашения, скрестил вытянутые ноги. Это был полнокровный здоровяк с пышной шевелюрой, треугольником начинавшейся над покатым лбом, крепкой челюстью и румянцем на широких щеках; плотную шею обнимал малиновый свитер. Из нагрудного кармашка кремового, спортивного покроя пиджака выглядывал пестренький микрокалькулятор-расческа – такие как раз входили в моду. Звездарик, искоса рассмотрев его, вспомнил фразу из Ильфа и Петрова: «О таких подсудимых мечтают начинающие прокуроры». Семен Семенович был начитанный человек.

– Итак, – он склонился вперед и понизил голос, чтобы не мешать собеседованию другой пары, глядел исподлобья прямо в глаза допрашиваемому, – вас подозревают в том, что ваш певческий дар – не ваш, а похищен или незаконно куплен вами и введен в тело посредством Ψ-техники.

– Ого! – только и сказал певец, распрямился в кресле.

– Не «ого», а факты, уважаемый. Извольте послушать… – Звездарик прочел анонимное заявление. – Так было дело?

– Это Арбалетов написал?

– Не подписано. Да это и не важно. Было вчера такое?

– Все равно это он, – уверенно сказал Контрастюк. – Ну было, так что?

– То есть как «так что»?! – пришла очередь Звездарику опешить. – Самое трагическое место оперы, а вы, любящий убийца Хозе, два кукиша!.. А система Станиславского, вживание в образ?

– Вживание вживанием, а у меня самолюбие тоже есть. Что же он подначивает-то?

– Кто?

– Да Арбалетов этот. Подумаешь, мэтр, светило!

– Вы не горячитесь, объясните толком.

Певец понизил голос, стал объяснять. Финальная фраза Хозе в «Кармен» – и особенно последняя высокая и долгая нота – одна из труднейших в певческом репертуаре; да к тому же конец партии, певец устал. Поэтому бывают случаи, когда на этой ноте срываются, дают петуха – особенно молодые певцы, не умеющие рассчитать свои силы. И вот перед генеральной репетицией Контрастюк, впервые допущенный к исполнению такой серьезной роли, нечаянно услышал, как Арбалетов говорит в кругу музыкантов, посмеиваясь: «Этот точно не вытянет, киксанет на коде…» – и даже предлагает пари. Молодого певца задело, он почувствовал спортивную злость и доказал, что не только не «киксанет», но и оркестр перетянет.

– Ну перетянули, ладно… а кукиши зачем?

– Для полноты триумфа, – сказал певец.

Семен Семенович смотрел на него с сомнением.

– Я все-таки не понимаю: как вы рассчитываете заставить зрителей поверить в ваше искусство, в страшную судьбу Хозе… если вы сами в это не верите?

– Нет, ну-у… на премьере я, конечно, кукиши крутить не стану, – подумав, сказал тенор.

Начальник отдела взглянул на контрольную Ψ-карту Контрастюка. В столбце интеллекта было всего пять дырочек, пять баллов из двенадцати возможных. «Да, похоже».

– Ψ-траспортом пользовались? Индивидуальным, «электричкой»?

– Нет, – ответил подозреваемый. – «Электрички» берегусь, а индивидуальные классы пока не по карману.

Жаль, подумал Звездарик, это сразу разъяснило бы дело: сравнить полетную Ψ-карту с контрольной, если перфорация совпадет, извиниться и отпустить.

Рядом шел другой разговор.

– Какая тема вашей диссертации, позвольте узнать?

– «Этика и эстетика взаимоотношения полов».

– О, прекрасная тема! А степень готовности?

– Предварительная защита на днях, официальная через два-три месяца. – Голос у спрашиваемого был сдержанно-зычный, с по-лекторски внятным произнесением слов.

– Но простите: при такой возвышенной теме диссертации – и приставать к женщине с нескромными, мягко говоря, предложениями. Даже деньги предлагали. Как это понять?

– Видите ли, это был эксперимент.

– Вот как! И в чем он заключался?

– Я выбрал молодую, привлекательную и заведомо порядочную женщину и хотел, набавляя по десятке, установить, при какой сумме она примет мое, как вы сказали, «нескромное» предложение.

Закончив фразу, подозреваемый переложил правую ногу на левую и снова вытянул их.

– Интере-есно! – протянул Витольд. – Вы считаете, что порядочность женщины может быть оценена в деньгах?

– Почему же нет, ведь оцениваем мы ее в баллах Ψ-шкалы.

«Ишь отбрил! – отметил прислушивающийся краем уха Звездарик. – Надо бы и нам инъектировать себе хоть на время собеседований дополнительные баллы интеллекта, а то ведь не со всяким, глядишь, и совладаем».

Витольд Адамович тоже не нашелся что ответить.

– И много таких экспериментов над женщинами вы уже провели? – спросил он, помолчав.

– Это был первый. И тот не дали закончить!