— Врешь, не спасешься, головорез! — прокричал дед. Раздался выстрел, и Самсон, сын шорника Андроника, упал на землю, выронив маузер.

Но вдруг голос деда сорвался. Дед уронил ружье и оперся руками об пол. Пуля пробила плечо.

Мы перенесли деда на тахту.

На улице сквозь ружейный грохот раздавалось:

— Ура-а!

— Дед, а дед, слышишь? Наши! — тормошили мы деда, испуганно склонившись над его побелевшим лицом.

V

С улицы донесся голос Гайка, рассыльного сельсовета:

— Эй, Арсен, Аво, чего там замешкались? Эй!..

Мать задержала нас на минуту, чтобы перехватить ниткой самые заметные прорехи на одежде.

— Сейчас, Гайк-джан, сейчас выйдут! — крикнула она во двор, продолжая возиться с нашей одеждой.

— Не томи их душу, сноха! Знаешь, какой день у них сегодня! — слабым голосом проворчал на своей тахте дед.

Еще минуту повертевшись перед матерью, мы выбежали из комнаты.

У ворот ждал Васак.

Пошли вместе. Не успели пройти и два дома, как из-за угла сверкнули быстрые лисьи глазенки Арфик. Выпорхнув на середину улочки, она немедленно присоединилась к нам.

Наша вездесушка, видать, немало вертелась перед зеркалом, прежде чем выйти из дома. По крайней мере, никогда раньше так хорошо не сидела на ней коротенькая городская юбка, которая при ходьбе стреляла подолом. Даже волосы причесаны как-то по-иному, в две короткие косы, торчащие над розовыми раковинами ушей.

С появлением Арфик сразу стало шумно и весело. Васак проехался было насчет новой прически, но, встретив косой взгляд Арфик, готовой отразить любой выпад, прикусил язык.

— Ой, мамочка! — только подразнил он ее.

Айказ шагал, громыхая огромными сапогами, теми, что самолично реквизировал у одного дашнака. За ним, для солидности надев буденовку, шлем с алой звездой, подаренный Николаем, мирно плелся Аво. Раскрасневшийся от возбуждения Сурен, забегая то с одной стороны, то с другой, преданно заглядывал в лицо Айказа. Теперь он знал, кому отдать свое предпочтение, по-мальчишески возвышенное доверие.

По дороге все время к нам присоединялись новые и новые мальчики. Вот, шумно захлопнув дверцу калитки, вышел нам навстречу Азиз. Вот бежит очертя голову отощавший Варужан. Вачек тоже присоединяется к нам.

У ворот дома Затикяна, без шапки, с дулей на лбу — память от драки с Тиграном, очень похожий на нас, стоял Каро и отрешенно, не видя ни оживления на улице, ни проклюнувшейся за ночь ветки граната, свесившейся через забор отцовского дома, смотрел грустно куда-то вдаль.

— Чего стоишь? Идем с нами! — предложил Айказ.

Каро оживился:

— А мне можно?

Айказ переглянулся с Мудрым, затем с Васаком, скользнул по моему лицу недоумевающим взглядом, задумался, потом сказал:

— Идем. Мы за тебя поручимся!

Только Сурен, близко подойдя к Каро, бросил ему в лицо:

— Не зря ли, дружок, отбиваешь ноги? Сынков виноделов в комсомол не возьмут. Не та порода.

Потом добавил, задиристо заглядывая ему прямо в глаза:

— Как ни белись, Часовой, а черные перья не спрячешь.

На Сурена зашикали, но дело было сделано, и Каро, круто повернувшись, зашагал в сторону своего дома.

— Зачем ты обидел Каро? — накинулись мы на Сурена. — Какие у него черные перья?

— Буржуй есть буржуй, добрый он или злой, — коротко отрезал Сурен.

— Что-то я не заметил, чтобы ты вспомнил о черных перьях, когда мы пировали в подвале отца Каро, — засмеялся Азиз.

— Ну что ж, что пировали! Награбленным добром легче кидаться, — оправдывался Сурен.

— А ну, закрой мельницу! — прикрикнул на Сурена Айказ. — Обидел ни за что ни про что товарища, а еще распинается тут.

Сказав это, он пустился догонять Каро. Через минуту Айказ присоединился к нам вместе с Каро, который все еще смущенно и обиженно озирался по сторонам.

Пока мы шли, к нам присоединялись все новые и новые ребята, почти из всех трех враждующих атаманств. С нами шагало несколько мальчиков из бывших учеников духовной семинарии. Теперь мы не чурались не только семинаристов, но даже реалистов.

— Как думаешь, Арсен, — запищал мне над ухом Сурен, — всех примут?

Я мельком взглянул на нашего пискуна. Теперь в моих глазах он вовсе не пискун. Одна только драка с Цолаком чего стоит или его танец!

Сурик был в своей неизменной шапке уже с чуть облезшей шерстью, но по-прежнему нарядной. Сегодня она, как и коротенькая юбка Арфик, была особенно привлекательна.

Шепот Сурена получился громким, его услышали и другие.

— Кто заслужил! — отрезал Варужан.

Айказ сказал, явно подначивая:

— Только вот Сурик и Аво… — И он жалостливо посмотрел на них, — по возрасту не подходят.

Сурен хмыкнул, а Аво сердито пнул больной ногой камешек.

— Ничего, дядя Саркис разберется, — дрогнувшим голосом буркнул Аво.

Мы шагали молча, но каждый был уверен, что примут именно его.

Проходя мимо дома Аракела, мы невольно укоротили шаг.

— Давайте возьмем и Асмик, — шепотом предложил вдруг Аво.

Мы с Васаком обменялись взглядами, бесконечно благодарные Аво, но никто из нас не хотел первым промолвить слово.

— Ее позовет Сурен, — сказал Аво, не дождавшись нашего решения. — А чтобы дед Аракел не увидел, мы с Айказом пойдем ему зубы заговаривать.

Но тут калитка отворилась, и в просвете ее показалась Асмик. Рядом с ней шел дед Аракел, попыхивая трубкой.

Мы замерли.

— Ну, с богом, доченька! — сказал он и поцеловал Асмик в голову.

Увидев нас, дед Аракел весело осклабился:

— А, кавалеры занюханные! Пришли? — И легонько толкнул Асмик вперед: — Иди, иди!

Мы шли по селу, и наша компания все росла и росла, как ком снега, пущенный с горы. Я поравнялся с Асмик. Васак шел рядом.

Солнце садилось. От домов и деревьев ложились на дорогу длинные тени.

Асмик была в праздничном своем платье с надставленным низом, на котором прибавились новые полосы. На ходу она закутывала голову и плечи материнской шалью. После того как мы встретились с Асмик на тропинке гончаров и она поила меня водой, я больше не видел ее. Раздумала, что ли? А может, ни меня, ни Васака избрала, а Цолака? Как ни говори, в Баку учится.

Васак спросил:

— А Сев-шун… — Он запнулся, поправился: — А Цолак тебе пишет?

Он мог бы назвать его двоечником, второгодником, даже третьегодником, мало ли он нахватался кличек, но назвал собственным именем. Не забывайте, что слово «цолак» у нас еще означает неповоротливый увалень, неумека. Я хорошо понимаю Васака. Надо было же чем-нибудь утешить себя.

Асмик удивленно посмотрела на Васака:

— Зачем он мне должен писать?

— Как — зачем?

Асмик рассмеялась.

— А качели? Помнишь, кого ты назвала? — продолжал допытываться Васак.

— Чудаки! — сказала Асмик. — Я нарочно назвала его, чтобы вы с Арсеном не ссорились.

Я вскинул на нее