— На основании приказа его превосходительства губернатора Каталонии маркиза 3., именем короля.

Нас препроводили в полицейский участок, где с помощью нескольких переводчиков объяснили, что мы арестованы по просьбе Дягилева, так как Вацлав нарушил контракт. Если он не будет танцевать этим вечером, его отправят в тюрьму. Вацлав был бледен, но полон решимости:

— Отлично, поместите меня туда! У меня нет контракта. В любом случае я не могу сейчас танцевать, я слишком расстроен. — Он опустился на стул.

— Месье Нижинский, пожалуйста, дайте обещание танцевать, тогда мне не придется заключать вас в тюрьму.

— Нет, этого я обещать не могу.

— Покажите нам контракт, который якобы имеется у Дягилева, и тогда Нижинский будет танцевать, — сказала я. — Так или иначе, у вас нет права арестовывать меня. Я — русская подданная и не являюсь членом труппы Русского балета. Я тотчас обращусь с жалобой в посольство, если вы немедленно не отпустите меня.

Префект несколько смутился, но очень неохотно освободил меня. Сопровождаемая полицейским, я бросилась к телефону, позвонила герцогу де Дюркалю в Мадрид, а он проинформировал власти о том, что происходит. Через час из Мадрида пришел приказ о нашем незамедлительном освобождении, а знаменитый испанский адвокат синьор Камбо прибыл, чтобы вести наше дело с Дягилевым.

Теперь власти Барселоны осознали, что совершили ужасно грубую ошибку, и рассыпались в извинениях. На поезд мы опоздали и вернулись в отель, где нас ожидали [Трубецкий] и испанский директор театра. Директор сразу взмолился:

— Зрители разочарованы, они сотнями возвращают билеты. Публика хочет видеть именно вас. Я разорен: я должен платить Дягилеву, что бы ни случилось, а я не заработал ни песо. Мой предыдущий сезон тоже провалился.

Вацлаву стало его жаль.

— Я буду танцевать сегодня только ради вас. Объясните, пожалуйста, зрителям причину моего опоздания.

На следующий день Камбо обсудил с нами сложившуюся ситуацию. Испания была единственной страной, где телеграмма являлась связывающим контрактом. Поэтому Вацлав был обязан поехать в Южную Америку. Теперь он сожалел, что не прислушался к мудрому совету Лоренса Стейнхарда, своего американского адвоката, и не показал ему черновик телеграммы, слово в слово составленной Костровским и [Зверевым]. Но Камбо заверил нас, что Дягилев гарантирует Вацлаву выполнение выдвинутых им условий. Нижинский подписал контракт о согласии ехать в Южную Америку и о том, что его гонорар, такой же, как и в США, будет выплачиваться в золотых долларах за час до начала каждого спектакля. На этом настояла я, так как не хотела последующих судебных разбирательств. Если данное условие не будет соблюдаться, контракт считается недействительным. Такой пункт придумала в свое время Фанни Эльслер после того, как ее много раз обманывали импресарио. Вацлав согласился выступить во всех своих премьерных партиях. Взыскание за нарушение контракта составляло двадцать тысяч долларов. Камбо и я отправились с контрактом к Дягилеву. Он принял нас в гостиной, по своей обычной тактике сидя спиной к окну и позволяя другим говорить, в то время как сам слушал. Контракт был так умно составлен, что, выполняя все его пункты, не было никакой возможности уязвить интересы Вацлава. Когда Дягилев подписывал договор, я вспомнила давнюю встречу в отеле „Бристоль“ — как отличалась от нее и одновременно насколько похожей была нынешняя ситуация».

В этом деле, даже хотя Дягилев и использовал телеграмму в качестве западни для ничего не подозревающего Нижинского, все наши симпатии полностью на стороне старшего, который боролся за выживание своей труппы в военное время. Так закончилась знаменитая дружба. В последний раз Дягилев видел танцующего на сцене Нижинского 30 июня в барселонском театре «Лицео».

Вацлав и Ромола на несколько дней возвратились в Мадрид, откуда отправили Киру в детский санаторий в Лозанне.

Дягилев, Мясин и шестнадцать танцоров опять остались на берегу, когда Ромола, Вацлав и труппа отплыли 4 июля на корабле «Королева Виктория-Евгения» в Южную Америку. Ромола заметила, что Вацлав выглядел измученным треволнениями нескольких последних дней. Казалось, теперь он примирился с невозможностью и дальше работать с Дягилевым. Однако он не позволял себе бездействовать. Он обсуждал свою систему записи танцев с Чекетти и обучал ей Костровского и Зверева. Однажды жена Костровского обратилась к Вацлаву за помощью: оказалось, ее муж страдал эпилепсией. Вацлав решил отвести его к врачу-специалисту, когда они прибудут в Южную Америку.

Среди пассажиров был молодой чилиец Джордж де Куэвас, которого Ромола описала как «типичного жиголо, чрезвычайно воспитанного и хорошо одетого». Он ухаживал за Ромолой, поклонялся Нижинскому и готов был услужить им при любой возможности. Он был «совершенно без денег», и они полагали, что юноша ищет богатую наследницу-невесту, но «он был забавен, великолепно играл в бридж и божественно танцевал танго». Вацлав, не признававший такие бальные танцы, как фокстрот и гризли, которые он называл «flotter le plancher»[364], восхищался танго и научился у Куэваса танцевать его «с неописуемой элегантностью и темпераментом». Этот их новый приятель позднее унаследует испанский титул, женится на наследнице Рокфеллера и, именуясь маркизом де Куэвасом, много лет будет управлять прославленной балетной труппой.

Мария Шабельская, одна из сестер-полячек, присоединившихся к Дягилеву в Швейцарии, редко расставалась с книгами. Как-то Нижинский, прогуливаясь с Ансерме по палубе, остановился поболтать с ней. «Toujours lire, toujours lire!» [365] Взглянув на ее книгу, он воскликнул: «Ньютон! Этот человек увидел падающее яблоко и изобрел электричество». Ансерме полагал, что составной частью гениальности Нижинского была неудовлетворенность банальной, общепринятой истиной — его ум стремился за ее пределы, к более экстраординарным объяснениям и выводам.

Поскольку Дягилев настоял, чтобы его танцоры плыли на нейтральном корабле, они прибыли в Монтевидео, а не в Рио, как планировалось, и в качестве компенсации импресарио Мокки за транспортировку труппы в Рио Григорьеву пришлось согласиться на несколько бесплатных спектаклей в Монтевидео. Нижинский не должен был принимать в них участия, так как за не оговоренные в контракте спектакли ему полагались значительные суммы*[366].

В Монтевидео*[367] Костровского показали специалисту. Немного понимая по-испански, Ромола перевела диагноз, который заключался в том, что этот несчастный человек был неизлечимо и опасно душевно болен. Его необходимо было отправить обратно в Россию. Интересно представить, как бы совсем по-другому развивались события, будь этот диагноз поставлен в Мадриде. У Ромолы не было бы никакой причины бояться угрозы «толстовства» и препятствовать поездке Нижинского в Южную Америку. Не было бы конфликта Нижинского с Дягилевым, приведшего к окончательному разрыву. Он мог бы продолжать работать с Русским балетом еще много лет и создать множество новых балетов. Он мог бы восстановить свою «Весну священную»