не раз становилась камнем преткновения для русской армии. И вот в конце апреля 1827 года наши войска снова оказались у ее стен. Сил у Бенкендорфа был слишком мало, чтобы взять крепость штурмом, но он вполне мог ее блокировать, пока подойдут главные силы Паскевича.

Местная конница встретила наш отряд в пригородных садах, но вскоре была выбита оттуда и, спешившись в садах за высокими заборами и рвами, пыталась остановить наступление. После этого Бенкендорф занял господствовавший над местностью курган Муханат‑Тапа.

Из Эривани вскоре предприняли дерзкую вылазку. Сразу два батальона сарбазов, выйдя из южных и восточных ворот, завязали ружейный бой. Дрались персы упорно, и только к вечеру грузинским гренадерам удалось штыками загнать их обратно в крепость. После этого началось постепенное обложение крепости. При этом, едва были установлены осадные батареи, начался и обстрел Эривани.

Некоторое время персы предприняли новую вылазку. На этот раз сильный отряд под командой эриванского коменданта Сават‑Кули‑хана, скрытно пробрался через сады восточного предместья и неожиданно атаковал сторожевую роту Грузинского полка. Завязалась отчаянная рукопашная. Однако вскоре на помощь нашим подоспел батальон этого полка во главе с полковым командиром полковником Фридериксом. После этого началось уже настоящее сражение. Затем полковник Гурко привел роту карабинеров, которая с ходу пошла в штыковую. Только после этого персы обратились в бегство. Тех, кто пытался обороняться в садах, наши выкуривали штыками. Всего было перебито свыше сотни персов, наши потери составили менее двух десятков.

27 апреля наши заняли восточный форштадт. С этого момента крепость была окружена со всех сторон.

Как и раньше до него, Бенкендорф попытаться склонить эриванского сердара на сдачу крепости, намекая на хороший денежный подарок. Но богатый восьмидесятилетний старик отказался. Зная, что у русских плохо с провиантом, сердар в насмешку попросил у Бенкендорфа бутылку шампанского. Правитель Эривани не знал, что провиант и выпивка для русского человека – понятия разные. Чего-чего, а выпивки у нас было в достатке. Поэтому Бенкендорф отослал сердару не бутылку, а ящик шампанского. Тот отдарился фруктами и сладостями.

Глядя, как кружат над подаренным рахат-лукумом мухи, Бенкендорф с сожалением говорил начальнику штаба Гурко:

– Надежда договориться с правителем провалилась, но ведь у сердара есть и не столь богатые помощники!

Вскоре он установил переписку с комендантом Эривани Сават‑Кули‑ханом. Тот оказался сговорчивее сердара, однако заявил, что окончательный ответ о судьбе крепости даст только лично Паскевичу.

– Что ж, мы люди не гордые! – согласился Бенкендорф. – Подождем!

Начались дни осады, насыщенные перестрелками и периодическими вылазками противника. В один из дней на близлежащих холмах появилась персидская конница, пытавшаяся прорваться к крепости. Завязался серьезный бой. Но наши отогнали атаковавших, а заодно и обратили в бегство кинувшийся было в вылазку гарнизон крепости. Потери персов в тот день были огромны. У нас не было даже раненых.

Полковник Гурко, составляя реляцию о бое, чесал пером за ухом:

– Напиши правду, не поверят! Врать тоже не к лицу. А черт с ним! Пусть думают, что хотят, а мы сегодня не пролили ни капли русской крови!

Вскоре лазутчики донесли, что Гасан‑хан выступил из Сардарь‑Абада с курдской конницей, а в ночь со 2 на 3 мая казачьи разъезды видели огни за Араксом.

– Теперь персы дышат нам в спину и потому придется все время оглядываться! – померив взаимные позиции на десятиверстовой карте, высказался начальник штаба Гурко.

Однако ближе к вечеру к нам прибыли подкрепления – два конных полка черноморских казаков и обоз с продовольствием и припасами.

– Теперь не грех заставить Гассан‑хана держаться подальше от нашего лагеря! – объявил Бенкендорф, вытирая платком раннюю лысину.

4 мая барон Фридерикс с двумя ротами грузинских гренадер и двумя сотнями черноморцев, под началом полковника Фридерикса, направились в разведку в сторону войск Гассан-хана. В пятнадцати верстах от лагеря их атаковали большие массы курдов.

Чтобы предупредить Бенкендорфа, к нему помчался обер‑квартирмейстер Кавказского корпуса поручик Коцебу (участник первого русского кругосветного плавания!). Поручик был без охраны, лишь засунул в седельные сумки пару пистолетов. Уйдя от погони, он добрался до нашего лагеря.

Но пока Бенкендорф вывел из лагеря конницу, Фридерикс уже не только отбил нападение, но и заставил Гасан‑хана убраться к Сардарь‑Абаду.

– За вами, Борис Андреевич, не угнаться! – пошутил генерал-майор, когда Фридерикс доложил ему об итогах боя.

Спустя четыре дня Гасан‑хан объявился снова, и на этот раз уже на реке Занге.

Полковник Гурко, заслушав доклады лазутчиков, прибыл в палатку командующего, разложил на барабане карту и коротко доложил:

– Гасан-хан, спешив конницу, занял крепкую позицию в углу, образуемом слиянием рек Аракса и Занги, создав тем самым угрозу выдвижения в наши тылы.

– Кажется, он урок не усвоил, придется повторить! – нервно дернул плечами Бенкендорф.

Тут же вместе с начальником штаба они решили этой же ночью перейти реку правее от расположения противника.

Однако, едва казаки начали спускаться к реке, как персы, заметив наш обход, отступили, встав за горной речкой Абаранью. Речка была не только быстра, но и глубока.

– Есть ли в ней броды? – спросил генерал-майор Гурко.

– Увы, бродов нет! – вздохнул тот в ответ.

Бенкендорф оказался перед сложным выбором – атаковать прямо через глубокую стремнину или ни с чем вернуться в лагерь.

Несколько минут он думал, мучительно морща высокий лоб, затем решительно махнул рукой:

– Медлить с атакой невозможно, посему атакуем!

Первым во главе своего казачьего полка бросился вплавь донской подполковник Карпов.

Предоставим слово историку В.А. Потто: «То было проявление безумной отваги. Абарань неслась со страшной быстротой, и лошадей относило течением далеко в сторону. Вода доходила до груди казаков, и на поверхности ее виднелись только конские головы да казацкие шапки. Но донцы плыли, все ближе и ближе к берегу. За ними следовала грозная черноморская сила. И вот донцы на берегу. Вся курганская конница разом обрушилась на них. Но подоспела черноморская бригада и дружным ударом «на слом» опрокинула курдов. Тогда началось страшное истребление неприятеля. Волны Аракса поглощали тех, которые пытались переплыть на его правый берег, а казачьи пики уничтожали все, что спасалось по левому берегу. Жестокое преследование продолжалось до самого Сардарь‑Абада. Часть неприятельской конницы успела вскочить в крепостные ворота, другая, отбитая в сторону, загнана была в турецкие владения. Никогда еще курды не испытывали такого страшного поражения; вся дорога, на протяжении двадцати пяти верст, была покрыта мертвыми телами, трупами лошадей, разбросанными вещами, седлами, оружием и даже палатками. В руках казаков остались вьюки самого Гасан‑хана. Потеря неприятеля была чрезвычайно велика. Сперва ее считали в триста человек, но впоследствии курды сами говорили, что потеряли убитыми и