утонувшими более шестисот всадников, и в том числе многих важных лиц из Карадага и Хоя. Знаменитый курдский старшина Гуссейн‑Ага и карапахский владелец Мурсал пропали без вести, утонули ли они или были убиты, – но тел их так и не было найдено. В плен взято было пятьдесят три человека – все раненные, и в числе их тесть самого эриванского сардаря. К общему сожалению, сам Гасан‑хан ушел невредимым, но была минута, когда он был уже окружен казаками и спасся только благодаря необычайной легкости своего коня. Со стороны русских потеря была совершенно ничтожна, изрублены черноморский сотник Ильяшенко и один казак, да двое черноморцев ранены».

Вернув войска под Эривань, Бенкендорф отправил с известием о бое к Паскевичу есаула Грекова. Заслушав вестника победы, Паскевич тут же приколол ему на мундир Владимирский крест.

Глава десятая

Надо отдать должное упорству дважды разбитого Гассан-хана, который снова собрал своих курдов и встал за Араксом. Армяне тотчас известили Гурко что там стоит с карапапахами и Наги‑хан, к которому стягиваются остатки разбитых войск и новые толпы, что курдам приказано жечь армянские деревни, истреблять хлеба и убивать тех армян и татар, кто посмеет заниматься поливкой посевов, что за каждую русскую голову курдам обещано по сто, а за армянскую по пятьдесят рублей. В течение трех дней на наших аванпостах поймали семь лазутчиков Гасан-хана, пробиравшихся в крепость, которые должены были приободрить осажденных.

И на самом деле, с появлением курдов гарнизон Эривани несколько оживился. Снова стали предприниматься вылазки, которые, впрочем, отбивались.

Случались и серьезные неудачи. Так, в один из дней сотня казаков, во главе с майором Вержбицким и сотником Ушаковым, увлекшись погоней за курдами, заскочила в овраг. Там их неожиданно со всех сторон атаковали большие массы курдов. Многие, в том числе Вержбицкий и Ушаков, были изрублены. Остатки сотни спас подполковник Карпов, вовремя пришедший на помощь со своим полком и обративший горских разбойников в бегство. Пытался снова перейти Аракс и сам Гасан-хан, но снова был отброшен за реку Бенкендорфом.

Блокада Эривани продолжалась. Осадные батареи периодически вели обстрелы. Персы огрызались. Понимая, что помощи от Аббаса-Мирзы ждать уже не стоит, гарнизон все больше падал духом. Вылазки из крепости практически прекратились. Ходили слухи, что сердар хочет бежать с верными людьми, а русский генерал обещает пятьсот червонцев тому, кто поймает беглеца. Сам седобородый сердар патетически взывал:

– Вспомните, как мы прежде отгоняли московитов от наших стен! Еще ни разу они не смогли сломить Эривань, не будет этого и на этот раз!

Между тем сам уже отправил из крепости свои сокровища, в том числе и знаменитую золотую луну с главной мечети. Исчезновение луны окончательно повергло сарбазов в уныние. Все больше сказывался недостаток военных припасов и продовольствия. Ко всему прочему, началась и эпидемия гнилой горячки. Участились и перебежчики.

Зная о состоянии крепости, Бенкендорф с Гурко разработали план штурма. Но Паскевич штурм категорически запретил.

– Боится больших потерь, – дипломатично резюмировал Бенкендорф.

– Не иначе возжелал фельдмаршальских эполет! – честно высказался Гурко.

А затем сердар на самом деле попытался вырваться из обреченной крепости. В то время как большой отряд сарбазов внезапно атаковал наши посты, сердар с телохранителями попытался бежать, но был перехвачен казаками и вернулся в Эривань.

15 июня в блокадном лагере, наконец, появился сам Паскевич, а следом за ним подошла 20‑я пехотная дивизия генерала Красовского.

* * *

Ну, а чем занимался в описываемое время новый наместник Кавказа Паскевич? 12 мая 1827 года он провел смотр наличным войскам, после чего, в окружении свиты из полутысячи грузинских и армянских князей, покинул Тифлис. 8 июня Паскевич, в сопровождении лейб‑гвардии Сводного полка, был уже в Эчмиадзине. Следом за ним подходили и располагались лагерем остальные войска. Всю артиллерию Паскевич сразу отправил под Эривань, чтобы усилить бомбардировку крепости.

Увы, обещавший помочь в капитуляции Эривани комендант Сават-Кули-хан не сдержал своего обещания. Вся власть в крепости по-прежнему была сосредоточена у престарелого сердара, который оставался верен Персии.

После первой же рекогносцировки Эривани состоявшие в свите Паскевича генералы Унтилье и Трузсон настаивали на незамедлительном штурме. Но Паскевич был иного мнения.

– Крепость еще слишком сильна, чтобы брать ее приступом. Потери могут быть преогромными! – сказал он генералам. – Будем продолжать осаду и бомбардировки.

Что касается Бенкендорфа, то после совещания он подвел к наместнику скромного солдата:

– Ваше высокопревосходительство! Имею честь представить вам солдата пионерского батальона Михайлу Пущина!

– Зачем мне это? – поднял на командира авангарда свои пронзительно черные глаза Паскевич.

– Сей солдат есть бывший капитан лейб‑гвардии конно‑пионерного эскадрона, а разжалован по делу 25 декабря!

После этих слов Паскевич еще больше помрачнел – разжалованных декабристов он не жаловал.

– Сей солдат, находясь во вверенном мне отряде, оказал большие услуги в установке осадных батарей. Пущин самолично по ночам облазил все подступы к крепости, и теперь же у него есть великолепный план осадных работ.

– Дайте план! – коротко сказал наместник.

Даже беглого взгляда на план было достаточно, чтобы понять – составлял его профессионал самого высокого класса. При всей своей напускной мизантропии Паскевич все же был талантливым военачальником и все сразу понял. План был куда детальней и лучше, чем откровенно слабый план генерал-инженера Трузсона. Взгляд его потеплел.

– План действительно хорош, и я беру его за основу блокады!

Увы, свои коррективы в блокаду Эривани внесла эпидемия лихорадки, перекинувшаяся из крепости. Поэтому Паскевич отвел отряд Бенкендорфа от Эривани, сменив его на новый отряд генерала Красовского, бывшего в недавнем прошлом начальником штаба Кавказского корпуса. Увы, вследствие недовольства Паскевича он оставил свой пост. Новым начальником штаба был назначен генерал-адъютант Сухтелен, а до его приезда из Петербурга обязанности исполнял, уже известный нам по путешествию в Хиву полковник Генерального штаба Николай Муравьев. Он не устраивал Паскевича! Свидетелем этого разлада стал чиновник иностранной коллегии Александр Грибоедов (уже знаменитый своей стихотворной комедией «Горе от ума»), состоявший в родстве с женой Паскевича. Грибоедов с 1817 года был секретарем при персидской миссии, давно и серьезно занимался изучением восточных языков, прекрасно знал Кавказ и Персию.

Надо сказать, что Грибоедов как истинный дипломат сохранял одновременно прекрасные отношения как с Паскевичем, так и с его предшественником Ермоловым.

Перед началом военной кампании 1827 года Паскевич разделил все свои силы на две дивизии. Первой стал командовать генерал-майор Вадбольский, второй – генерал-лейтенант Эристов. После этого обе колонны двинулись в сторону Нахичевани. Точных сведений о местоположении персидской армии не было.

Полки шли песчаной долиной Аракса, отличающейся особо знойным климатом. Переход