she fell sick, and my Jamie at the sea—

And auld Robin Gray came a-courtin’ me.

My father couldna work, and my mother couldna spin;

I toil’d day and night, but their bread I couldna win;

Auld Rob maintain’d them baith, and wi’ tears in his e’e

Said, Jennie, for their sakes, O, marry me!

My heart it said nay; I look’d for Jamie back;

But the wind it blew high, and the ship it was a wrack;

His ship it was a wrack — Why didna Jamie dee?

Or why do I live to cry, Wae’s me?

My father urgit sair: my mother didna speak;

But she look’d in my face till my heart was like to break:

They gi’ed him my hand, but my heart was at the sea;

Sae auld Robin Gray he was gudeman to me.

I hadna been a wife a week but only four,

When mournfu’ as I sat on the stane at the door,

I saw my Jamie’s wraith, for I couldna think it he —

Till he said, I’m come hame to marry thee.

O sair, sair did we greet, and muckle did we say;

We took but ae kiss, and I bad him gang away;

I wish that I were dead, but I’m no like to dee;

And why was I born to say, Wae’s me!

I gang like a ghaist, and I carena to spin;

I daurna think on Jamie, for that wad be a sin;

But I’ll do my best a gude wife aye to be,

For auld Robin Gray he is kind unto me.

Анна Линдсей (1750–1825)

Старый Робин Грей

Коровы, овцы ввечеру пришли в родной загон.

Ночь за окном, и погружен весь мир в спокойный сон.

Лишь я… Я тихо слезы лью. Тоска меня томит.

А у меня под боком муж сном праведника спит.

Был Джеми молод, и меня своей невестой звал.

Имел лишь крону — покрупней монет он не знавал.

Хотел из кроны сделать фунт и, нищету кляня,

Надумал в море выйти он, и все ради меня.

С тех пор как он ушел на лов, недели две прошли,

А тут: отец сломал ребро, корову увели,

И матушка занемогла, от Джеми нет вестей…

Тогда обхаживать меня явился Робин Грэй.

Уж не работник мой отец, и мать не в силах прясть.

Работай я хоть день и ночь — нам с голоду пропасть.

А Робин робко мне сказал и головой поник:

«О, Дженни, выйди за меня хотя бы ради них!»

Мне сердце говорило: нет! Я Джеми все ждала.

Но крут был ветер, и волна высокая была.

Корабль — тот самый — потонул, и Джеми мой на дне.

Зачем мне жить — рыдала я — о горе, горе мне!

На брак склонял меня отец, а мать… молчала мать,

Но взгляд ее способен был мне сердце разорвать.

Так руку отдали мою, а сердце… легче в гроб!

Хотя, по правде вам сказать, был добрым старый Роб.

Когда с венчанья не прошло, считай, десятка дней,

В тоске присела как-то я на камне у дверей.

Вдруг призрак Джеми предо мной. В испуге я молчу…

А он: «Я жив, и на тебе жениться я хочу!»

Мы говорили долго с ним, поцеловались раз,

И я сказала: уходи, не мучь меня сейчас.

Как я хотела умереть! Но нет мне смерти, нет.

О горе, горе, горе мне! Не мил мне белый свет.

Брожу по дому я, как тень, скрываясь ото всех.

О Джеми думать мне нельзя — тяжелый это грех.

Я постараюсь быть такой, как должно быть жене.

Ведь он — мой старый Робин Грэй — всегда был добр ко мне.

Перевод Л. Павлонского

Richard Brinsley Sheridan (1751–1816)

Song (from “School for Scandal”)

Here’s to the maiden of bashful fifteen;

Here’s to the widow of fifty;

Here’s to the flaunting extravagant quean,

And here’s to the housewife that’s thrifty.

Chorus

Let the toast pass, —

Drink to the lass,

I’ll warrant she’ll prove an excuse for the glass.

Here’s to the charmer whose dimples we prize;

Now to the maid who has none, sir:

Here’s to the girl with a pair of blue eyes,

And here’s to the nymph with but one, sir.

Chorus

Let the toast pass, etc.

Here’s to the maid with a bosom of snow;

Now to her that’s as brown as a berry:

Here’s to the wife with her face full of woe,

And now to the damsel that’s merry.

Chorus

Let the toast pass, etc.

For let ’em be clumsy, or let ’em be slim,

Young or ancient, I care not a feather;

So fill a pint bumper quite up to the brim,

And let us e’en toast them together.

Chorus

Let the toast pass, etc.

Song (from “Duenna”)

Had I a heart for falsehood framed,

I ne’er could injure you;

For though your tongue no promise claimed,

Your charms would make me true:

To you no soul shall