Бескос достает перламутровый бинокль покойного республиканца, настраивает по глазам и всматривается. И убеждается, что это пробковый поплавок, все, что осталось от переправы или плавучего моста, наведенного красными выше по реке. И, цепляясь за него, двое пытаются добраться до отмели посреди русла. Видны только головы да порой пена, вскипающая вокруг ног, колотящих по воде. Борются с течением – а оно, по всей видимости, сильное и сносит их.

– Дай-ка глянуть, – говорит капрал. – Ой, мать твою… – добавляет он, посмотрев.

И возвращает бинокль Бескосу со словами:

– Приказ был стрелять по всем, кто попытается удрать.

– Был.

– Надо выполнять?

– Тебе видней – ты капрал.

– Надо!

Они быстро переглядываются. Потом почти одновременно хватают винтовки. Бескос, держа палец на скобе, целится в этих двоих, которые наконец добрались до отмели, вылезли из воды и растянулись на песке, втащив туда и поплавок. Движутся они очень медленно, а один помогает другому, поддерживает его. Оба кажутся усталыми и беззащитными, а ведь им, чтобы спастись, предстоит одолеть еще половину реки.

Бескос, прижав приклад к щеке, удостоверяется, что флажок предохранителя поднят. И нажимает на спуск. Звонкий металлический щелчок – но выстрела не происходит.

– Не понимаю, чего это с ней, – говорит Бескос, опуская винтовку.

То же делает и Авельянас.

– Вот и у меня тоже патрон перекосило.

Они снова прислоняют винтовки к дереву, усаживаются в тени и наконец скручивают свои самокрутки. Звенят москиты, назойливо стрекочут цикады.

Судьбы героев, оставшиеся за рамками повествования, сложились по-разному. После сражения на Эбро и по окончании Гражданской войны одни обрели мир и покой, другие же по-прежнему бились в конвульсиях раздробленного и неспособного вновь слиться воедино мира. Одним сопутствовала удача, другим – нет.

Пато Монсон, до конца войны остававшаяся на Каталонском фронте, вместе с тысячами других республиканцев бежала во Францию и, проведя несколько тяжких месяцев в лагере неподалеку от Аржель-сюр-Мер, сумела перебраться в Мексику, где сблизилась с Луисом Бунюэлем, Ремедьос Варо и Диего Риверой, который написал два ее портрета: один из них – «Портрет Патрисии Куртис» – сейчас выставлен в Музее Долорес Ольмедо. Она дважды была замужем: сначала за мексиканским художником Алехандро Уэлином, а затем стала женой философа и литератора Марсело Куртиса. Она написала воспоминания, не опубликованные до сих пор, и на 88-м году жизни скончалась в Санта-Барбаре, штат Калифорния. Ни разу не предприняла попытки вернуться в Испанию.

Хинесу Горгелю, солдату франкистской армии, участнику боев за Кастельетс-дель-Сегре, несколько раз пытавшемуся дезертировать, но в итоге остававшемуся там с первого до последнего дня, тоже посчастливилось пережить войну. Победителем вернувшись в Альбасете, он благодаря различным льготам и привилегиям сумел открыть собственное дело – деревообрабатывающее предприятие, – а затем весьма небезуспешно занялся политикой: стал депутатом кортесов и уже в старости – одним из основателей партии «Альянса популар». Всю жизнь он поддерживал тесные дружеские отношения со своим боевым товарищем Селиманом аль-Баруди вплоть до кончины последнего и хранил золотую цепочку, которую тот подарил ему в Кастельетсе. Хинес Горгель умер в 1993 году.

Капрал Селиман после войны вернулся в Марокко и, когда страна обрела независимость, служил в ее вооруженных силах, получив чин сержанта. Выйдя в отставку, обосновался в Мелилье, у сына, владевшего обувной лавкой. Пытался – безуспешно – создать ассоциацию помощи женщинам, которые потеряли мужей на Гражданской войне и прозябали в нищете, не получая от испанского правительства ни пенсий, ни пособий. Ежедневно после обеда в баре у казармы регуларес, где он всегда был желанным гостем, Селиман сидел на веранде кафе на проспекте Генералиссимуса, беседуя с друзьями и знакомыми. В 1975 году он ездил в Мадрид на похороны генерала Франко, чью фотографию в рамочке неизменно держал в лавке на видном месте: сын убрал ее лишь после того, как в 1981 году Селимана не стало.

Вивиан Шерман переходила из одной зоны военных действий в другую. После Испании она освещала вторжение Германии в Польшу, падение Парижа, воздушную битву над Лондоном. Сопровождая американские войска, описывала высадку в Италии и последнее наступление к центру Германии. Одной из первых сделала достоянием гласности ужасы Освенцима. В 1949 году вышла замуж за кинопродюсера Майкла Розена, в 1961-м скончалась от рака легких на Майорке. Ее впечатления о Гражданской войне в Испании и о Второй мировой составили книгу воспоминаний «Скверное место».

После Испании Филип Табб перешел из «Нью уоркера» на Би-би-си. В качестве специального корреспондента писал репортажи о Второй мировой войне, о конфликтах в Палестине, Индокитае, Алжире, работал в первых африканских странах, получивших независимость. В 1968 году, во время «Новогоднего наступления»[70] на Сайгон, пропал без вести вместе со своим оператором и звукотехником. Наиболее примечательной из его книг стала «Очень грязная война», о которой Эрнест Хемингуэй сказал: «Это лучшее из всего, что я читал об испанской трагедии».

Бойцы-рекете Монсерратской терции сражались на Эбро в течение трех месяцев, до последнего дня битвы, а потом участвовали в контрнаступлении в Эстремадуре и в боях при Пеньяррое, где Ориоль Лес-Форкес был тяжело ранен. После войны он женился на Нурии Вила-Сагресса, дочери маркизов де Мунталья, взял на себя бремя семейных дел, стал президентом «Сиркуло де Лисеу», инициатором «Братства Терции» и создания мемориала в Монсерратском аббатстве, где были похоронены 319 карлистов (снесен в 2018 году), и памятника павшим рекете перед кладбищем в Кастельетсе (снесен в 2019 году). Ориоль Лес-Форкес скончался на 78-м году жизни в Сан-Кугате, успев опубликовать книгу мемуаров («Воспоминания каталонского рекете», 1994). Его сын Жауме Лес-Форкес Вила-Сагресса был экономическим советником в правительстве, сформированном партией «Конвергенция и Союз», которое возглавлял Жорди Пужоль[71].

Майор ополчения Эмилио Гамбоа Лагуна воевал до окончания боевых действий. Вместе со своими последними бойцами сумел добраться до Валенсии и эвакуироваться на британском миноносце «Бореас». После бесчисленных приключений он оказался в Советском Союзе, но из-за острых разногласий с Сантьяго Каррильо и Долорес Ибаррури – двумя виднейшими лидерами испанских коммунистов – довольно скоро попал в один из воркутинских исправительно-трудовых лагерей. После начала германского вторжения был реабилитирован, командовал партизанским отрядом, состоявшим из испанцев и русских и действовавшим за линией фронта, потом дошел до Берлина и в поверженной столице Рейха заменил прежние названия улиц новыми – с именами товарищей, павших в Испании. После войны уехал на Кубу, а оттуда в Пуэрто-Рико, пока наконец в 1977 году не вернулся на родину. Он отклонил предложение баллотироваться от компартии в демократические кортесы и на митинге памяти астурийских республиканцев стал главным героем резонансного скандала, когда не подал руки Сантьяго Каррильо и поэту Рафаэлю Альберти. В девяносто четыре года он умер от инфаркта в своем скромном доме в Кангас-де-Нарсеа.