нормы и патологии была отнюдь не тривиальной для русской культуры тех дней. И даже сегодня она сохраняет свой проблемный характер. Особую ценность представляет то, что Дмитрий Николаевич обосновал плодотворность указанной идеи на весьма обширном и разноплановом культурно-историческом материале, с привлечением данных из истории древних языков.

Д. Н. Овсянико-Куликовский во многом предугадал, предвосхитил те пути культурологических, психологических и других гуманитарных исследований, по которым шло развитие науки на протяжении всего XX века и продолжает идти в начале третьего тысячелетия. Вклад этого пытливого энтузиаста в науки о человеке и, в частности, в освещение связи психической нормы и патологии не должен быть забыт нынешним поколением ученых России, Украины, Европы и мировой общественностью.

2005

«Дионисизм» в культуре и контркультурные тенденции

Выявление оппозиции «дионисизм/аполлонизм» (в дальнейшем сокращенно: ОД/А) и признание за нею фундаментального значения в развитии культуры является одной из центральных идей философско-эстетического наследия Ф. Ницше. В современной отечественной теоретической литературе еще не угасла, еще ощутима линия эффективного использования ОД/А, восходящая непосредственно к Ницше, или преломленная через призму последующих этапов инициированной им традиции. Наряду с этим имеется немало примеров, когда в анализе современных культурных процессов применяется, по сути, ницшевская методологическая идея, однако без непременного оперирования его излюбленными терминами-мифологемами. В качестве синонимов или аналогов последних используются, в частности, такие понятийные пары, как «нравственно-философская линия» и «линия философского аморализма, имморализма» (Ю. Н. Давыдов); «литература гуманизма» и «антигуманизма» (Н. А. Анастасьев); «литература гиперморализма» и «литература зла» (Викт. Ерофеев, И. П. Смирнов); оппозиция «хаос» – «система» (Д. С. Лихачев) и др. В современной культуре нарастает интерес к полярностям, ко всей гамме их взаимосочетаний и взаимопереходов. Отсюда несомненная актуальность ницшевской методологической идеи.

В то же время в понимании сути самой этой идеи, а также проистекающих из нее следствий, столь важных для теории и практики, наблюдается разнобой; здесь еще налицо много темных мест, белых пятен и издержек. В этой противоречивой социокультурной и познавательной ситуации целесообразно обратиться к наследию отечественной литературоведческой и философско-эстетической мысли XIX–XX вв., где определенный опыт осмысления ОД/А уже существовал[672].

Одной из характерных форм осознания указанных полярностей в классической русской литературе и, шире, культуре стало противоположение «Пушкин – Лермонтов». С «легкой руки» В. С. Соловьева творчество Лермонтова было сближено с ницшевским утверждением дионисизма. Пушкин же нередко противопоставлялся Лермонтову как выразитель противоположного, аполлонического начала. Впрочем, последующие, более тщательные и опирающиеся на факты исследования внесли в эти представления существенные коррективы. Было показано, что в действительности оба эти начала присутствуют в творчестве каждого из названных художников слова, сосуществуя друг с другом в некоторой динамической, процессуальной и флуктуирующей форме[673].

Поскольку дионисизм соотносился с именем гениального преемника пушкинской музы – Лермонтова, постольку для большинства исследователей была заведомо ясна правомерность соприсутствия, сосуществования в общем русле культуры двух ее ветвей, по-своему оппозиционных друг другу, – аполлонизма и дионисизма. В. В. Розанов, высоко ценя преобладающий «апполонизм» Пушкина, тем не менее, отдавал предпочтение преобладающему «дионисизму» Лермонтова. Он же высказал мысль-надежду о том, что в будущем в русской литературе будет осуществлен некий высший синтез пушкинской и лермонтовской традиций, обоих выраженных ими начал[674].

Мы полагаем, что должна быть восстановлена нить преемственности между современными разработками ницшевской идеи дионисизма/аполлонизма, с одной стороны, и опытом классической русской эстетической мысли в той же области – с другой.

Проблема ОД/А сопрягается и взаимопересекается еще с одной кардинальной оппозицией ницшевской философии и эстетики: «культура/контркультура». Некоторые современные исследователи не без оснований называют Ницше «основоположником идеологии контркультуры»[675]. Многие современные теоретики, исходя из представления, что по крайней мере культура новейшего времени немыслима без своей «тени» – контркультуры, анализируют эти понятия совместно, как единую диалектическую пару.

Очевидно, что целостный феномен контркультуры (подобный европейской молодежной культуре 60-х-70-х гг. XX в.) оформляется и существует далеко не в каждую эпоху. Но более локальные, частные контркультурные тенденции присутствовали в культуре, пожалуй, всегда. Наличие их в современной культуре не подлежит сомнению. Контркультурные тенденции считаются выражением дионисизма в культуре. Их присутствие и нарастание специалисты связывают с властной необходимостью обновления, с развитием антистатических, неравновесных состояний и процессов[676].

На наш взгляд, однако, далеко не все дионисические, дисгармонически-обновительные явления могут быть признаны контркультурными в точном смысле этого слова. В данном пункте наши соображения во многом совпадают с мыслями 3. Фрейда, высказанными им в его известной работе «Недовольство культурой» (1930)[677]. Трудно отличить, говорит Фрейд, инновации, имеющие целью замену одних конкретных культурно-исторических форм другими, более адекватными и оптимальными, – от порывов к отказу от культуры вообще, к отрицанию самих ее устоев. «То, что заявляет о себе в человеческом обществе как стремление к свободе, может быть бунтом против имеющейся немправедливости и таким образом благоприятствовать дальнейшему развитию культуры, уживаться с культурой. Но это же стремление может проистекать из остатков первоначальной, неукрощенной культурой личности и становиться основанием вражды к культуре. Стремление к свободе, таким образом, направлено либо против определенных форм и притязаний культуры, либо против культуры вообще»[678]. И действительно, каждый шаг вперед в развитии культуры настолько внутренне противоречив (обретения и утраты в нем неотделимы друг от друга), он достается, обходится человечеству столь дорогой ценой, что стремлению продолжить «восхождение» практически всегда сопутствует возвратное, попятное движение, направленное «назад» и «вниз», к ранее пройденным ступеням культуры и даже к до-культурному, до-человеческому, природно-животному состоянию. Только самые радикальные и крайние тенденции являются, полагаем мы, контркультурными в полном смысле слова. Их возникновение небеспочвенно и по-своему закономерно.

Таким образом, контркультурные тенденции – это своеобразное острие дионисизма как более широкого явления в культуре, острие, направленное против самих ее основ, устоев.

Контркультурные тенденции – явление неоднозначное, амбивалентное. Они парадоксальным образом сочетают в себе позитив и негатив, конструктивные и деструктивные моменты. Позитивная роль контркультурных тенденций концентрируется преимущественно в познавательно-духовной сфере. Фиксация, выражение самых болезненных и уродливых, патологических проявлений человеческой природы имеет свою культурную ценность: как исходная точка их познания, осмысления, культурного освоения, либо преодоления. Но те же контркультурные тенденции могут играть крайне отрицательную роль – в случае внедрения их в жизненную практику, тем более внедрения сознательного, целенаправленного, в массовом масштабе. Здесь уместна аналогия с применением прививок и ядов в медицине. В малых дозах они стимулируют самозащитные возможности организма, его иммунную систему; в непропорционально больших объемах представляют для него смертельную угрозу.

Говоря о контркультурных тенденциях и контркультуре как определенном субсистемном образовании, следует учитывать имплицитную «метафункцию» подобных явлений и процессов (пусть даже не реализуемую в