Ручья километров 25–30. Дома напилила дров, приготовила киселя, выстирала часть белья. Молодец женщина, только чересчур балует дочку.

На работе темно. Обещают прибавить хлеба, но только разговоры. Эти разговоры доводят до тошноты, а толку нет. Регистрировал продуктовые карточки. У меня пухнут ноги – печально, но факт.

Мороз жуткий до 32о. Встал и пошел в булочную в 6 часов. Хлебом поделился с тещей. Она пошла обратно в Мельничий Ручей. Как дойдет, не знаю. Благодаря ей более или менее лучше питаемся. Привезла немного калины и овсяной мучки. Получил по 100 г сахарного песку, так приятно, что и сегодня же съели. Заморили червячка. Жалко, что дают так мизерно. Заходил к Анне Иосифовне, она лежит дома, жива. Просит куда-либо эвакуироваться.

21 января [1942 год]

Встал в 6 часов. Утром съел немного каши и супа. Подкрепился, хотя силы падают с каждым днем. Радио не работает, темно и холодно. У Лидуськи с обедами дело не клеится – отказали в льготной карточке. Плачет. С питанием действительно дело из рук вон плохо. Сегодня успешно распространился слух, что с завтрашнего дня увеличивают норму хлеба. Кажется, не дождаться, и не верится. А ноги у меня пухнут. Воды нет. Света нет. Радио не работает. Вечером обтирался одеколоном. Упадок сил, что не могу ходить. Был в Дорпрофсоже, просил льготную карточку на обеды, ничего не выходит. Администрация обещает схлопотать с 1 февраля.

23 января [1942 год]

Не спал почти всю ночь. Снимая слабость мочевого пузыря. Заснешь – видишь кооператив, хлеб, картошку, вино, водку. Кошмар. В 6 часов 30 минут побежал в очередь за хлебом. Промерз, но увеличили только цену на хлеб с 1 руб. 25 [коп.] до 1 руб. 70 коп. – норма прежняя. Прямо ужас как обидно – пустые разговоры. Силы совсем падают. Табаку нет. Набрал в столе Соломона крошек, кое-как дышу. Договорился с зав. столовой коллективно получать обеды для работников. Первый опыт приличный. Опять болтают, что норму хлеба увеличат с завтра.

Сегодня день памяти Ленина и 9 января 1905 г. На работе вспоминал 9 января 1905 г. Я был еще мальчишкой и плохо разбирался в демонстрации Гапона. У нас на работе не с кем проводить собрания, да и некому. Все думают только о еде.

25 января [1942 год]

Воскресенье. Встал в 7 часов 30 минут, побежал за хлебом. Жуткий мороз – 32о. Отморозил нос, и закоченели руки. Пришлось от боли плакать. Сегодня похороны Михаила Самарина, не могу идти – дышать нечем. За обедом на товарную станцию не пошел, т. к. не могу двигаться. Воды нет, собирали снег и оттаивали. Питаешься кое-чем. Лидуська достала две порции колбасы в столовой вокзала, мало, но ничего не поделаешь. Пилили дрова, истопили печку. В квартире холод, т. к. лежит только одна бабка.

26 января [1942 год]

Встал в 6 часов. Темно. Холодно. Мороз градусов 30. Сегодня не выпекли хлеба из-за отсутствия воды. В городе жуткие картины: везут на саночках, в ведрах, в чайниках, кувшинах и т. д. воду. Берут в Неве, Фонтанке и где только придется. Если тележка везет хлеб, за ней тысячная очередь. Я остался без хлеба так же, как и все сослуживцы. Воды случайно достал в отделе охраны. Бегал на товарную станцию – достал, но окоченел. Опоздал получить сахар по 150 г на человека – жаль. Городской телефон не работает второй или третий день. Зарплату за декабрь до сего времени не дают. Жизнь жуткая. Радио не работает. Газет нет. В городе пожары от буржуек. Вот это переживания. Кто останется жив, неизвестно.

27 января [1942 год]

Встали дома в 7 часов. Холод адов. На улице 32–35°. За хлебом колоссальные очереди, и он не везде есть. Наши встали в 7 часов утра и получили только в 5 часов вечера. Я хлопотал через столовую, но дали только на один день за 27-е число, просил, молил, выругали и выгнали, а хлеба не дали. Без блата – ничего. Ходил за обедом на товарную станцию, получил только хряпу – капуста серая. Обед жуткий. Хлеб съел весь. Вечером пришла Лидуська, ей дали только чуть-чуть каши. Смешали капусту и кашу, съели пополам. Кто вперед умрет, не знаю. Ночевали у меня на работе, так как дома невероятный холод. Ну и жизнь. Народ мрет тысячами. Воды нет. По радио объявили, что вместо хлеба можно получить муку. Но где и как?!

28 января [1942 год]

Встал в 6 часов. Слушал радио. Ночевали на работе у меня. Опять жуткий мороз и колоссальные очереди за хлебом. В буфете дают только за старые числа, а сегодня на завтра нет. Лидуське дал свою карточку, но она также хлеба не получала. Как дальше дышать, не знаю. Когда умрем?! Вот жуткий вопрос. Сегодня или завтра? И так глупо, нелепо умирать. По радио передают, что вся Московская область очищена от немцев, но нам от этого не легче. Мы по-прежнему в блокаде и дохнем как мухи.

Дома возился с бабкой. Сажал на горшок, прямо извела. Старые люди здоровее нас. Хозяйка по-прежнему в больнице – везет ей, да и только.

Хлеба не получил так же, как и Лидуська. Ночевать остались у себя на работе. Лидуська у себя.

У сослуживицы Зигмунд умерла мать. Плачет, и разговоры только о покойниках. У девятой платформы целую неделю стоит машина с грудой замерзших тел – что-то жуткое. Водой залиты все улицы. Дворы превращены в уборные, в общем, Ленинград – жуткая картина.

По радио опять передавали, что вместо хлеба дают муку.

31 января [1942 год]

Последний день января. Время летит [с] быстротой молнии, есть нечего, ноги не двигаются. Голод, голод и впереди «царь-голод»… О как это ужасно! Неужели не дождусь, чтобы поесть сравнительно сытно?! Люди так и мрут.

Сегодня оттепель. Спал дома на стульях не раздеваясь, в пальто и шапке. Хотя топили печку, но квартира остужена – холодно. На работу еле добрел в 9 часов.

Весь день ждали карточки, чтобы получить хлеба. Получил в 9 часов вечера и достали немного каши, поел.

1 февраля [1942 года]

Сегодня хорошо спал. Воскресенье. Утром немного закусил супа-воды из овсяных отходов. Ночевали в одной комнате трое. Сегодня теплее. Ноги слабые, но лучше. Лидуська пошла к себе на работу, я к себе, доставать обеды. Ходил на товарную станцию в столовую, получил две порции тухлой каши, порции мизерные. Александра Степановна получила карточки и хлеб, угостила. С Лидуськой ругаемся в дым. Стреляю у всех табак – курить нечего. Радио не работает. Люди по-прежнему