зажглись сотни факелов, осветив не только команду Пущина, но и наши батареи. В тот же момент с крепостных стен открыт был сильный пушечный и ружейный огонь. Среди копающих летучую сапу появились убитые и раненые.

– Багговут! – повернулся к храброму подпоручику Паскевич. – Передайте приказ Пущину – немедленно отступить!

Два раза Багговуту повторять было не надо. Но Пущин согласился прекратить работы только после вторичного приказа. Но вернувшись, он в яростном споре переубедил Паскевича.

– Делай как хочешь! – махнул тот рукой и уехал в лагерь.

Всю ночь вел Пущин земельные работы, всю ночь шла неперывная бомбардировка Эривани.

* * *

Понимая, что дело идет к концу, сердар Гасан‑хан с несколькими приближенными попытался бежать из крепости. Часть гарнизона также попыталась пробиться из крепости. Но из этого ничего не вышло. На пути их встали две роты 39‑го егерского полка, два казачьих полка и Чугуевский уланский полк подполковника Ивлича. Наткнувшись на егерей, неприятель был дружно контратакован и вновь загнан в крепость. Среди вернувщихся был и сам Гасан-хан, который в панике бегства потерял свой родовой драгоценный меч, когда-то подаренный его пращуру самим Тамерланом… Пробиться удалось лишь небольшой передовой группе всадников, в которой были и английские инструкторы.

К этому времени вся крепость была уже в огне. Жители погибли под развалинами своих домов. Женщины и дети с воплями бегали по узким улицам, стараясь укрыться от смерти… Наконец огромная толпа бросилась к Гасан‑хану с требованием сдаться. Старый сердар ответил им бранью и проклятиями.

Следующим утром персы с ужасом увидели, что Пущин поставил заряд уже на краю самого рва, чтобы его завалить. После этого в городе началась паника. Никто никого уже не слушал. Одни прятались, другие, наоборот, бежали на стены, с которых размахивали белыми флагами. Воспользовавшись всеобщим замешательством осажденных, бывшие в передовых траншеях полковники Гурко и Шепелев, без всякого на то приказа, бросились с шестью ротами гвардейского полка через брешь и быстро и решительно заняли ближайшую крепостную башню под огнем неприятеля, еще стрелявшего с южной стороны. В то же время генерал Лаптев с несколькими гвардейскими ротами и егерями подошел к крепостным воротам, чтобы не дать никому выйти. Туда же скоро подоспел и генерал Красовский с частью своего отряда. Стоя над рвом, облокотившись на опущенные к ноге ружья, солдаты терпеливо ждали, когда солдаты гарнизона откроют ворота. Тем временем за воротами кипела борьба, одни старались их открыть, другие этому препятствовали. Генерал Красовский подозвал к себе обер‑аудитора Белова, владевшего фарси, сказать тот крикнул, чтобы ворота немедленно отворили. Но едва Белов это крикнул, со стены раздался выстрел, и пуля раздробила бедняге череп. Это была уже последняя пуля, пущенная из крепости, и выпустил ее лично Гасан‑хан…

Через минуту ворота распахнулись и наши войска вступили в крепость. В это время Гасан-хан бросился в пороховой погреб и поджег приготовленный там для взрыва фитиль. Ситуацию спас поручик лейб‑гвардии Финляндского полка Лемякин. Вовремя заметив опасность, он бросился в погреб и выхватил руками горящий фитиль. После этого гарнизон сложил оружие. Сам же Гасан‑хан, с горстью приверженцев, заперся в мечети. Оттуда вредного старика и вытащили за шиворот. Вместе с упрямым Гассаном взяты в плен шесть других ханов.

Любопытно, что генерал Красовский застал сердара плачущим. Но плакал старый Гасан-хан вовсе не о поверженной Эривани и разбежавшемся гареме, плакал он о своем утраченном мече… Впоследствии тамерлановский меч все же нашли, и уже сам Гасан-хан отправил его в дар императору Николаю.

Удивительно, но, когда Эривань уже пала, находившийся в лагере Паскевич спал и об этом ничего не знал

«Паскевич, – вспоминал позднее Пущин, – узнал о взятии Эривани только тогда, когда, по примеру гвардейского полка, все прочие войска стали производить сильный грабеж…»

Увы, таковы были законы тогдашней войны. Впрочем, уже через пару часов в городе встали караулы, и в нем водворилось спокойствие и безопасность.

Победителям досталось 45 орудий, полсотни фальконетов и четыре знамени. В плен взято около четырех тысяч сарбазов. Наши потери оказались относительно невелики.

Был день Покрова Пресвятой Богородицы, и Паскевич не удержался, чтобы не скаламбурить:

– В день Покрова я сдернул покров неприступности с Эривани!

Был отслужен благодарственный молебен, после чего войска прошли церемониальным маршем.

– Поздравляю вас, ребята, с победой! – приветствовал Паскевич каждую проходящую мимо роту.

Солдаты кричали «ура!».

К сожалению, во время последующего троекратного артиллерийского салюта рухнула одна из ранее поврежденных крепостных башен, погребя под собой сидевших на ней зевак. Этот инцидент дал повод саркастичному Ермолову впоследствии шутить, что Паскевича за Эривань следует именовать не графом Эриванским, а графом Иерихонским…

Уже через каких-то пару дней в осадном лагере солдаты вечерами распевали:

К Эриванской крепости

Шли минуты с днем.

А пришедши, начали,

Видя вражью мочь,

Шанцы, батареюшки

Строить день и ночь.

А построив, в нехристя

Прежде чем палить,

Пушечки, мортирочки

Стали наводить.

Крикнули по-нашему

Русское «ура!».

Крикнули, ударили,

Понеслись на брань —

И в минуту с четвертью

Взяли Эривань.

Участники штурма Эривани были щедро награждены. Паскевич получил орден Святого Георгия 2‑го класса и титул графа Эриванского; генералы Сухтелен, Трузсон и Унтильи – Георгиевские кресты 3‑й степени; георгиевскими кавалерами стали полковники Гурко, Шипов и Долгово‑Сабуров. Генерал-лейтенант Красовский получил знаки ордена Святой Анны 1‑й степени и так далее с бриллиантами. Любопытно, что один из главных героев Эриванской победы разжалованный декабрист Пущин был произведен из солдат… в унтер‑офицеры.

Когда ключи Эривани и четыре захваченных знамени доставили в Петербург, император Николай приказал торжественно под музыку провезти их по главным улицам столицы, самолично возглавив эту процессию.

Глава двенадцатая

Выступая к Эривани, Паскевич поручил командование войсками, оставшимися в Нахичеванской области, генерал‑лейтенанту князю Эристову (по кличке «батушка»), а в помощь к нему назначил хорошо известного нам помощника начальника штаба корпуса Николая Муравьева. Если первый был душа человек и отец-командир, обращавшийся с солдатами, как с сыновьями (отсюда и кличка), то второй, наоборот, дворянин и генштабист, интеллектуал и педант. Но, как ни странно, они очень хорошо поладили. Увы, сам отряд Эристова был весьма малочислен.

Поэтому, зная о малых силах Эристова, деятельный Аббас-Мирза предпринял отчаянную попытку вернуть Нахичевань. При этом на этот раз он двинул не только многочисленную конницу, но и свою гордость – регулярную пехоту

Вместе с принцем в поход отправился английский инструктор полковник