сдать крепость. Стрелец передал дословно ответ коменданта: «Яблоко и грушу легче раскусить, чем такой орех».

«Прав, нехристь, – подумал про себя стольник, – на совесть построили пращуры Орешек!»

Об устройстве крепости Потёмкин ещё до похода разузнал в подробностях: за те века, что стояла в истоке Невы эта твердыня, много раз делали её чертежи. Саженей в семь, наверное, – семь высоких наружных и три внутренние, башни, каждая в три яруса, окромя прямоугольной Государевой, въездной, были круглые. И в каждом ярусе башни находилось по шесть амбразур для пушек. А с толстенных стен, саженей в пять высотой, гарнизон мог вести наклонный огонь по атакующим, высаживающимся прямо у подходящих к самой воде у стен.

Стольник понимал, что с его невеликим войском Орешек не взять. И решил вести правильную осаду, не допуская в крепость подкрепления и продовольствия и беспокоя шведа постоянным пушечным огнём. Собрав своих начальных людей, приказал устраиваться основательно, надолго. И вскоре майор Граве убедился: русский воевода загнал его, как медведя, в берлогу, да выжидает удобный момент для приступа или какой другой каверзы. Большого урона русская артиллерия шведам нанести не могла – толстые стены служили прекрасным щитом, но перелетавшие через них в крепость ядра уже зашибли насмерть нескольких солдат, стали причиной небольших пожаров. Останавливаться русские, видимо, снабжённые изрядным количеством пороха и ядер, не собирались. Это не нравилось Граве, приказавшему во время обстрелов всему гарнизону Нотебурга передвигаться с предельной осторожностью – каждый человек был на счету!

– Вы должны быть готовы умереть за своего короля, но только в бою! – покуривая трубку, ругал подчинённых педантичный майор. – Каждый, погибший от русского ядра в крепости швед ослабляет гарнизон и делает подарок царю московитов!

Он решил проверить бдительность русских и выслал небольшой десант – перебить людей на одной из застав, но шведы были отбиты стрельцами с большим уроном, а сержант и два мушкетера взяты в плен. От них русские узнали, что провизии у осаждённых ещё хватает.

– А до осени, поди, свой запас изведут, – уверенно говорил Пётр Иванович родичам Потёмкиным – кроме Силы, был уже с ним и Александр, без помех дошедший к Орешку с небольшим отрядом.

На них-то, на родную кровь, и решил воевода оставить осаду Орешка, пока он завоюет другую шведскую крепость – Ниеншанц.

– Шведы, разумею, не чаят нас у стен узреть. К тому ж мы будем ведать всё про их крепость от подсыла, – сообщил на военном совете, нарочно устроенном вдали от всех, на пустынном берегу Невы, Потёмкин.

Атаман с есаулом и родичи воеводы согласно закивали головами, переминаясь с ноги на ногу на речном песке. С Невы, несмотря на тёплый июньский день, как обычно дул пронизывающий ветер. Они разумели – шведские командиры невысокого мнения о способностях русских воевод и наверняка считали, что располагают изрядным запасом времени для того, чтобы вытребовать у правительства резервы. Пока там Потёмкин будет бестолково биться о стены Орешка-Нотебурга! Русские же считали: если воеводский подсыл в подробностях обскажет, в каком месте лучше ударить по Ниеншанцу да сколько человек и пушек в его гарнизоне, то грех не воспользоваться такой прекрасной возможностью.

– Как у вас говорят: идём за зипунами, – улыбнулся атаману Потёмкин.

Поход сей он готовил быстро, но скрытно, перемолвился незаметно с начальными людьми и отдельно – со стрелецким сотником, которого поставил главным над остававшимися под Орешком судами, да самым, как считал воевода, башковитым своим помощником – сотником московских пушкарей Сидором Волковым.

И лишь началась вторая неделя июня, затемно, с полутора десятками малых стругов, большим – воеводским и одним грузовым, тишайше отошёл от Орешка Пётр Иванович Потёмкин.

…Никто не заметил, что за день до того из русского лагеря исчез воеводский толмач – поповский сын Василий Свечин.

Старый служака

Ритмейстер[36] Якоб Берониус лично бросил последнюю горсть земли поверх свежезакопанной ямы, в которую опустили его верного Роланда. Отсалютовал холмику, украшенному воинской лошадиной сбруей, своей шпагой, и кивнул четырём рейтарам. Как по команде они подняли вверх пистолеты и выстрелили.

– Спасибо. Вот вам на выпивку, протянул горсть монет ближайшему рейтару Якоб, прекрасно понимая, что, отойдя на безопасное расстояние они тут же начнут смеяться над выжившим из ума командиром, велевшим хоронить дохлую лошадь. Ну если уж она так дорога – сделай сапоги из её шкуры!

Ладно, он не сердился на своих бравых молодцов, светловолосых шведов. Теперь в королевской коннице появились финские рейтары, но разве их можно так называть? Настоящие рейтары – это шведы и немцы, остальные недостойны этого высокого звания. Многочисленные сражения, в которых ему довелось рубиться, подтверждали правоту слов старого Берониуса. От мелких монет, венецийских маркетти да итальянских сольдо, пошли маркитанты и солдаты. Одни наживаются на войне, другие воюют за жалованье. И тех и других породили деньги! Рейтары же, чёрные всадники – наследники славы рыцарской конницы! А какие из тавастов, то есть финнов, или, как их ещё называют русские, чухонцев, могут получиться рыцари? Вот другое дело – его ветераны!

«Но даже им не понять, что Роланд был и другом, и воином!» – без всякой обиды на подчинённых подумал ритмейстер.

Вместе с хозяином он дрался с имперскими и французскими войсками, лупил итальянцев! Да, да, дрался, как настоящий рыцарский конь: кусался, брыкался, топтал упавших на землю врагов! Он был свидетелем, как великий Густав Второй Адольф, великий Северный Лев, прямо после боя назначил ещё разгорячённого Якоба Берониуса, возглавившего и сплотившего остатки потерявших командиров регименты, ритмейстером. За то, что тот провёл лихую атаку, изменившую ход сражения! Казалось, что недалёк день, когда Якоб станет региментарием, но… Ожидание затянулось почти на тридцать лет.

Ритмейстер потёр небольшую, как тонзура у католического падре, лысину на затылке, и решил, что грех жаловаться на судьбу: года скачут к шести десяткам, и его место в небольшой крепости на берегах Невы не такое уж и плохое. Потихоньку копит на старость. А через пару лет, пожалуй, можно и вовсе на покой попроситься, уехать в Швецию, в каком-нибудь маленьком городке найти вдовушку. Или – вернуться в своё поместье, подправить старый замок, от которого тридцать лет назад целой оставалась уже одна башня, и – коротать свой век, рассказывая по вечерам соседям о сражениях великого короля, в которых участвовал славный ритмейстер!

Жаль только, что Роланд умер. Но… Ничего уже не поделаешь. И великий Густав Адольф давно на небесах. Да примет Господь за него молитву старого воина! – ритмейстер перекрестился, подняв взор к небу.

Надо