Предпринимаются попытки обойти недостатки нынешней практики – используют двойной слепой метод при опознании в ряду других людей, стандартизация инструкций для свидетелей, видеозапись процесса опознания, экспертная оценка показаний или надежности свидетеля.

Но, поскольку память хрупка и уязвима, постольку таким же оказывается и судебный процесс. Если возможно физическое загрязнение места преступления, то возможно и загрязнение, и искажение воспоминаний свидетелей.

Но вернемся в Локерби.

Мохаммед Абу Тальб был членом Народного Фронта освобождения Палестины, радикальной палестинской группировки. Следователи очень быстро обнаружили, что он дважды был на Мальте – в октябре и ноябре 1988 года. Купленные на Мальте предметы одежды были обнаружены в его квартире. Несмотря на то, что Абу Тальб был подозреваемым с самого начала, время и сроки его перемещений не совпадали со свидетельскими показаниями Гаучи. Следователи полагали, что владелец магазина сможет уловить его египетский акцент. Однако, в конечном счете, Абу Тальб выступал свидетелем обвинения на процессе Меграхи. Он и другие члены Народного Фронта Освобождения Палестины были увязаны следователями с событиями в Локерби, и Меграхи готовил их к совершению следующего теракта.

В 1989 году Абу Тальб был приговорен к пожизненному сроку в Швеции за взрывы бомб в Копенгагене и Амстердаме. После освобождения он продолжает отрицать какую-либо причастность к взрыву над Локерби, утверждая, что работал бэбиситтером в тот день, когда взорвался самолет.

Меграхи был 31 января 2001 года приговорен к пожизненному заключению. Первая апелляция оказалась безуспешной. В 2007 независимая Комиссия по пересмотру уголовных дел Шотландии пришла к заключению, что приговор мог быть неправосудным, и дала право на апелляцию. Меграхи не стал подавать апелляцию, чтобы не затягивать свое освобождение по гуманитарным соображениям в 2009 году. Он умер в Триполи от рака предстательной железы в возрасте 60 лет 20 мая 2012 года.

Осуждение его остается спорным не только из-за путаных показаний Гаучи, но и вследствие возможной неверной оценки вещественных доказательств, из-за клубка политических интересов и дискредитированных свидетельств. В октябре 2009 года были обнародованы документы, согласно которым Тони Гаучи и его брат Пол получили от американского министерства юстиции вознаграждение в три миллиона долларов.

Оглядываясь назад, я думаю, что роль памяти мальтийского торговца в судебном процессе была не меньшей, чем роль Меграхи. Юстиция может торжествовать или терпеть фиаско в зависимости от такой ненадежной вещи, как наша память.

Во время обыска в квартире Абу Тальба следователи обнаружили на кухонном столе календарь. Дата 21 декабря 1988 года, день взрыва в небе над Локерби, была обведена кружком.

Этот круг должен был о чем-то напомнить Абу Тальбу. Чтобы лучше запомнить.

Как вы думаете, кто вы?

Воспоминания отражают историю личности, это повествования, которые мы вплетаем в ткань нашей внутренней автобиографии. Это не совершенные копии; истории приспосабливаются к нашим ценностям и надеждам. В большинстве случаев нашу память никто не проверяет и не контролирует. Выслушивая чей-нибудь рассказ, вы обычно не бежите тут же проверять достоверность сообщенных вам фактов. В нашем сознании, если мы не стремимся намеренно обмануть, эти воспоминания соответствуют тому, что мы чувствовали и переживали, хотя на пути стоят фильтры, которые мы устанавливаем по собственному выбору. В нашей истории есть фрагменты из самых разных источников – понемногу отовсюду. Наружу выдается это отредактированное фото, которое становится новым оригиналом. Поставьте «лайк». Субъективно – это не обман, для нас это – истинная правда в последней инстанции. Итак, кем мы являемся после того, как истории отредактированы, просеяны и отфильтрованы – грозит ли это разрушением идентичности нашей личности? Существует нарративный взгляд на идентичность, согласно которому мы – до некоторой, конечно, степени – являемся нашими историями. Как говорит психолог Дэн МакАдамс: «Люди творят в своей жизни единство и цель, придают смысл психосоциальной нише, в которой живут с помощью таких историй, даже если для этого им приходится опираться не на одну, а на множество историй».

У нас есть устойчивая концепция самих себя, которую мы можем выразить вовне.

Собственные истории наполнены амбициями, ждущими своего воплощения, задачами, которые надо решить, прошлым и будущим, которыми надо овладеть. Между прошлым и будущим вплетены связи, соединяющие нашу самость с другими людьми.

Я очень неохотно принимаю эту нарративную теорию во всей ее полноте. Не все мои пациенты могут так поведать мне свои истории. Этих пациентов следует исключить из нарративной концепции. Воплощение Аниты, например, выходит далеко за пределы точности или достоверности данной истории. Правда, изложение истории может помочь нам связно и полно построить собственную личность и понять ее, но, несмотря на это, странно думать, будто мы должны для этого рассказывать какие-то истории. Нарратив может быть просто транспортным средством, которое позволяет нам, худо-бедно, добраться туда, куда мы хотим доехать. И очень просто представить себе, что отнюдь не все склонны часто напоминать или рассказывать себе какие-то истории о самих себе.

По большей части, повествования такого рода важны для многих, необходимы для некоторых, но это не императив, которым мы определяем идентичность личности. Это подчеркивает Гален Строусон, британский представитель аналитической философии и литературный критик: «Существуют не склонные к нарративу (так!) люди, и есть добротные способы жить, и эти способы не являются нарративными (так!). Я думаю, что склонность к внутренней глубинной нарративности мешает пониманию человеком самого себя, блокирует важные пути мышления, обедняет наши возможности использовать этические шансы, а также без нужды тяжело расстраивает тех, кто не соответствует идеальной модели, не говоря о том, что нарративность может оказаться разрушительной в психотерапевтической практике».

При рассказывании историй, при воспроизведении воспоминаний сохранение идентичности личности зависит от формы непрерывности повествования, например, с моральной или характерологической точки зрения. Таким образом, если вы сталкиваетесь с человеком, лишенным истории жизни, с совершенно пустым ящиком воспоминаний (как это бывает при полной амнезии на прошлые события – ниже вы познакомитесь с историей Бенджамена), то видите случай полного разрыва с прежним «я».

Ложные воспоминания, несомненно, могут привести к серьезным судебным, нравственным и социальным последствиям. Публичное высказывание искаженных воспоминаний Брайаном Вильямсом (приукрашивание, обман и прочее) привело к краху его карьеры. Ложные свидетельства в суде могут привести к тяжким юридическим ошибкам. Наши внутренние повествования могут, в некоторых случаях, быть отмеченными хронологическими погрешностями и путаницей, как это имеет место у Чарли; мы можем что-то приукрасить или расцветить. Но все эти неточности и непоследовательности не изменяют нашей внутренней сущности, не меняют тождества нашего характера самому себе и сохраняют это тождество из года в год. Мы остаемся самими собой.