Чарли пробыл в отделении интенсивной терапии две недели. С сепсисом удалось справиться, но печеночная недостаточность продолжала нарастать. Он все еще говорил о дворецком Гарри, о беге с яйцами и фиолетовом батуте. Я поняла, что тесты, которые я проводила во время нашей первой встречи, многое сказали мне о его амнезии, но почти ничего не сказали о характере его припоминаний.

Его перевели в общую палату, откуда он через три дня сбежал с катетером в вене, оставив, как всегда, пустой флакон из-под спиртового геля. Перед уходом он аккуратно заправил постель.

С тех пор я ни разу не видела Чарли, но надеюсь, что он счастлив в мире своих воспоминаний, которые он сам считает истинными. Ему удалось научить меня, что именно к этому стремимся мы все.

Во время летних отпусков родители возили нас на свою родину, в штат Ассам на северо-востоке Индии.

Так формировались наши детские воспоминания о головокружительных поездках на рикшах, о людях, жующих паан и расхаживающих в открытых сандалиях, о женщинах, плавно шествующих в цветастых сари – мекхелах и шароварах. Нас трепали по щечкам и волосам любящие тети и дяди. Лопасти вентиляторов разгоняли едкий раскаленный воздух. Я помню огромные чаны с острым даалом, масор-тенгой, алу-паратхой и лару. Офицеры-пограничники смотрели на свет мой ирландский паспорт, внимательно рассматривали оттиснутую на обложке золотую арфу. Помню я также тропические ливни, когда потоки воды смывали с улиц всю грязь и пыль.

Тем не менее, большая часть воспоминаний об Ассаме улетучилась. Как я могла забыть долгие недели задушевных разговоров с моими покойными бабушками и дедушками, как могла забыть дальние походы в поисках носорога с моим дядей (родители рассказывали, что однажды нам, на самом деле, удалось увидеть носорога); как я могла забыть небольшое землетрясение и гигантский оползень? Мои родители изо всех сил старались, чтобы я на всю жизнь сохранила эти воспоминания, но я не смогла их удержать.

Мы все постепенно теряем островки памяти, и есть моменты, которые мы уже не в состоянии извлечь из ее хранилищ. Некоторые прежние переживания, воспоминания и впечатления становятся со временем недоступными для нас. Происходит приблизительно то же, что мы видим при надвигающемся ливне – уличные фонари начинают мигать, а потом гаснут.

Теперь нас ждут истории о нашем обыденном забывании, а за ними последуют рассказы о потерявших память бродягах и мошенниках; о воспоминаниях, обнаруженных и погребенных. Однако, в отличие от Аниты с болезнью Альцгеймера или Чарли с корсаковским синдромом, у людей, о которых пойдет речь, нет никаких видимых поражений головного мозга, которыми можно было бы объяснить потерю памяти. У этих людей не обнаруживаются аномальные белки болезни Альцгеймера или атрофия мозговой ткани, как при корсаковском психозе. Более того, в некоторых персонажах, описанных ниже, вы сможете узнать самих себя. Возможно, вы даже присоединитесь ко мне и будете считать, что иногда амнезия (потеря памяти) может быть и благом.

Исчезновение Диснея

Подумайте, каким было ваше «я» в возрасте трех или четырех лет. В вашем мозге забрезжат какие-то воспоминания. Хватит ли их на то, чтобы заполнить одну страницу, тонкую записную книжку, целый том? Многие из нас совершенно неспособны вызвать из памяти воспоминания о раннем детстве. Очень скудны или вовсе отсутствуют воспоминания о том времени, когда мы еще не умели говорить. Мы редко помним события, происшедшие в возрасте до трех лет, и можем вспомнить лишь фрагменты воспоминаний, касающихся возраста от трех до семи лет.[9]

«Забывание, – говорил Мартин Хайдеггер, – явление более древнее, чем запоминание». Детская амнезия, решил Фрейд, «отгораживает от нас самое раннее детство, и делает нас чужими для него». Фрейд считал, что это защитный механизм, оберегающий нас от детских психических травм.

Теперь, однако, выясняется, что дети тоже формируют воспоминания, но очень быстро их забывают. Возьмем для примера статью 1991 года, озаглавленную «Воспоминания о Микки-Маусе: маленькие дети вспоминают посещение Диснейленда». Детей в возрасте трех-четырех лет просили вспомнить подробности этого путешествия через шесть месяцев или через полтора года после него.

В очень немногих научных статьях вы увидите такой, например, абзац:

«48 процентов испытуемых общались с такими персонажами, как Микки-Маус и Гуфи. 81 процент детей катались на лодке в джунглях и побывали в Малом Мире. 79 процентов детей катались на Думбо, 73 процента ездили в вагонах по детской железной дороге, а 50 процентов испытуемых катались на каруселях и в Чайных Чашках».

Дети запоминали много точных сведений: в среднем сорок деталей независимо от возраста или от времени, прошедшего после посещения. Младшие дети запоминали такой же объем информации, что и старшие дети, но первым требовалось больше вопросов и подсказок для припоминания.

Правда, запоминали дети все эти подробности ненадолго. Одна группа исследователей в США записывала разговоры между матерями и детьми, начиная с трехлетнего возраста. К возрасту 7 лет дети помнили 64 процента содержания этих разговоров, имевших место четыре года назад. Восьмилетние дети помнили только 36 процентов содержания разговоров.

Теперь попробуйте вспомнить из детства то, что кажется вам наиболее устойчивым воспоминанием. Например, самый первый день рождения, который вы сможете припомнить. Вы можете поклясться, что помните приготовления к празднику или игры, в которые играли в тот день со сверстниками. Но даже то, что, как нам кажется, мы помним, может, на самом деле, быть лишь реконструкцией, выполненной на основании рассказов родителей, более позднего опыта, впечатлений и фотографий того времени. Не обязательно эти воспоминания сопровождаются инстинктивным внутренним ощущением подлинности. Представьте себе, что на границе вас останавливают и спрашивают, сами ли вы паковали чемодан ваших детских воспоминаний; вы скажете правду, если ответите, что очень многие помогали вам его укладывать.

Для того чтобы понять суть детской амнезии, нам придется ненадолго обратиться к мышам и вращающимся колесам. В детском мозге быстро растут новые нервные клетки – нейроны. Этот процесс называют нейрогенезом. Этот процесс сильно замедляется в школьном возрасте и у взрослого человека.

Группа исследователей в Торонто начали свои исследования с нанесения ударов электрическим током взрослым мышам, находящимся в ящике. После этого испытания некоторым мышам позволяли заслуженно отдохнуть, а других заставляли бегать в колесе. Бег в колесе запускает нейрогенез в гиппокампе мышей. Через шесть недель обе группы мышей были снова помещены в ящик. Мыши, которых оставили в покое, демонстрировали страх (они цепенели); мыши, бегавшие в колесе, такой реакции не выказывали. Другими словами, бегавшие мыши (у которых происходил нейрогенез), были склонны к забыванию в больше степени, чем мыши, у которых нейрогенез не происходил.