— Ты хоть кофе выключил? — спросила она.

— Я и не включал, — ответил он, и она ощутиластранное тепло, что он сразу понял, о чем она подумала. — Я ждал твоюхваленую курицу.

— Сожрут другие. Или засохнет, как мумия.

Шоколад, как она заметила сразу, не простой солдатский,толщиной в палец и размером с крышку табуретки, а словно бы его сложили здесь вожидании красивой женщины.

Олег оглянулся, спросил удивленно:

— Ты что, с оберткой жрешь?

Высокий, с выпуклой грудью, он в недоумении разводилширокими руками, приглашая ее полюбоваться на перевивающие их мышцы, на могучиекосые мускулы, ровные квадратики живота. А пробитые, словно пулеметнойочередью, джинсы зияли столь откровенными дырами, что она молча фыркнула,наморщила носик и с трудом оторвала взгляд.

— Кстати, — сказал он благожелательно, —здесь есть ванная.

Она оглядела себя, поморщилась:

— Это было бы кстати, но… Это не то же самое, чтопринимать ванну посреди Большого театра?

— Не важно, — буркнул он. — С твоей фигурой —почему нет? Ты ванну обожаешь. Даже стерильно чистенькая лезешь под душ.

Запах, что шел от ее одежды, показался ей удушливым смрадом.В ванную захотелось до писка в желудке, но все же спросила подозрительно:

— Выйдя из ванной, я снова споткнусь о запейтболенныетрупы?

— До трех раз, — проворчал он, — до трех раз…

Она вскинула брови:

— До или включительно?

— До, — ответил он. Оглянулся. — Ты ещездесь?

Она не стала спрашивать, где ванная, хотя здесь ее отыскатьявно труднее, чем в апартаментах Националя, пошла наугад, и — слава женскойлогике! — почти сразу наткнулась на красивые двери из незнакомогоматериала. Толкнула, не поддались, потянула на себя — дверь с готовностьюоткрылась.

Хорошо, что она вовремя задержала дыхание. Вопль осталсявнутри, колотился, как эхо, о ее ребра. Огромная ванная, роскошная, отделаннаятак тщательно и со вкусом, словно над ней потрудились лучшие дизайнеры… сейчасв пятнах плесени, везде желтая пыль, словно здесь работали шахтеры!

Кран поддался с огромным трудом. Она уже собираласьпрекратить борьбу, но вода все-таки полилась, темно-коричневая, дурно пахнущая,словно злорадно ждала этого момента в трубах сотни лет. Стена настолько серая,что Юлия сперва решила, что из матового стекла, но, когда провела пальцем, подтолстым слоем пыли обнаружилось огромное, как в зале для тренажа балерин,зеркало.

Пока вода сбегала, постепенно превращаясь из коричневой вжелтую, а затем в почти чистую, Юлия поспешно вычистила поверхность зеркала.Сейчас там отразилась женщина с нахмуренными тонкими бровями и решительнымлицом, запачканным, с комочками копоти на ресницах, но лицо умной, решительнойженщины, в меру загорелое, косметики чуть-чуть, не зря же татуашь подновляеткаждые полгода, глаза обрамлены натурально длинными ресницами, густыми, чутьзагнутыми на концах. Рыжие волосы красиво падают на лоб, почти до бровей,тонких и изящно приподнятых на концах.

Едва ли не впервые с момента взрослости она засомневалась:достаточно ли хороша? Нет, что хороша — это известно, все male-pigs выпадают восадок, когда она в шортиках выходит к киоску купить кока-колы, но хороша ли,чтобы и этот шпион… или кто он на самом деле, пошел за ней, как гусь к водопою?

Хотя этот рыжеволосый не говорит, из каких он структур, чтопонятно, но, как ей с холодком чудится, он не совсем из НКВД… или ФСБ. Можетбыть, даже из ЦРУ, Моссад или какого-нибудь Сюрте. Она не помнила, что такоеСюрте, но слышала, что такая существует и что она даже круче, чем рекламнаяЦРУ. Правда, непонятно, что это у них за игры такие с пейнтболом, но навернякаскоро все расскажет, надо только суметь подлащиться.

Оглянулась на дверь, по ту сторону тихо. Почему-топоказалось безразличным, из какой он организации. В конце концов, мирстремительно сближается. Благодаря Интернету люди чувствуют себя в однойквартире, знакомятся и женятся через континенты, а вот вскоре на всей планетевоцарится один язык, одна культура… Понятно, какой язык и какая культура, но обэтом говорить неприлично, как будто признаваться в чем-то постыдном, а вот так— один язык, одна культура — звучит и возвышенно, и со всех сторон правильно.Так что если он из других организаций, то это как раз он ускоряет слияниеотдельных народов в единое человечество. Надо перестать смотреть с точки зрениячеловека замкнутого племени, когда всякий чужой — враг…

Да ладно, она не единственный человек в России, кто мечтаето добротной оккупационной армии. Сейчас две трети населения настолько ненавидятизворовавшееся правительство, что приняли бы вступление войск НАТОаплодисментами!

Вода уже бежала тонкой чистой струйкой. Правда, толькохолодная, но после этого жаркого бега кожа впитывает влагу, как бедуин послеперехода через Сахару. В широких углублениях на краю ванны отыскались пакеты смылом, каким-то странным, непривычным, в грубой некрасивой обертке.

Юлия медленно намыливалась, вспоминала суровое и постояннонапряженное лицо этого Олега. Да и какой он враг? Для женщин врагов нет. Дляних враги — только более красивые женщины, а мужчины… это существа, из которыходним можно позволить заронить в себя семя, а других нельзя подпускать и напушечный выстрел.

Когда Юлия скрылась за дверью ванной, Олег торопливо задралрубашку. На правом боку намечается выпуклость, словно изнутри к поверхностиподнимается мяч для тенниса. Но вдобавок разбухает, наливается как горячимсвинцом. Если бы не приступы боли, можно бы и не обращать внимания, но это еслибы…

Он вошел в Интернет, и шарил по нудным сайтам, меняя пароли,когда Юлия вышла из ванной сияющая и благоухающая. Стремясь смыть дурныезапахи, она вылила в воду, а затем и на себя, содержимое всех флакончиков, чтоотыскала. Олег уже был в рубашке и брюках, довольно мешковатых, сразу скрывшихвсе великолепие его фигуры. На этот раз он показался ей играющим тренеромсборной по хоккею. Она присела рядом, счастливая, что смыла пот и грязь,вытравила дурные запахи. А ее кожа, она знала, пахнет волнующе и нежно.

— Что это за место?

— Бункер, — буркнул он.

— Что?

— Бункер. На случай ядерной войны.

Она огляделась, брови поползли вверх.

— Так вот, значит, почему такая смесь милитаризма сроскошью… Генералы собирались отсиживаться, пока мы там наверху будем дохнутьот радиации?

Он искоса взглянул на нее. По губам пробежала едва заметнаяусмешка.

— Это старый бункер. Тебя тогда на свете не было.

— Да? Значит, уже не прячутся?

— Прячутся. Только те бункера поглубже. И снабженыполучше.