Я задумалась.

– Вот видишь, ты не помнишь. А сейчас улыбка не сходит с твоих губ. Разве это не ценно? Разве ради этого не стоит испытать то, что я дал тебе? Именно тебе. Пойми: любить сложно. И вашей земной и этой свыше. На земле любовь – это борьба: кто кого. А эта – самоотдача. Поверь, девочка моя, любить больно. Больно, потому что любовь изменяет человека в корне, любовь – это мутация. Любые изменения болезненны, потому что старое нужно оставить ради нового.

Старое знакомо, безопасно, надежно, новое абсолютно неизвестно. И ты ступаешь на тропу, где нет света. В полном мраке и неведении сложно применять ум, но запомни: в любви ему нет места. Любовь ведет нас через мрак к свету. Поэтому и возникает страх. А когда ты расстаешься со старым, удобным, надежным миром – миром удобств, возникает боль.

В темноте неизвестного очень страшно. Вот только что была ты… Ты как единица, но вот вас уже двое… Паника рвет на части, вопросы бороздят голову. Именно из-за этой боли миллионы людей живут жизнью, лишенной любви. Они тоже страдают, но их страдание глупо, напрасно. Их страдание – пустота.

Человек, который живет без любви, закрыт. Он знает только себя. Но поверь: невозможно узнать себя до конца, не познав другого, не отдав ему часть себя, не разделив с ним свою душу. Да, это очень страшно и больно делить ее пополам… По живому отрывать кусок и отдавать тому… новому, неизвестному. А вдруг не примет, не поймет, не оценит? Но высшая любовь требует, чтобы ты оставался открытым. Высшая любовь требует, чтобы ты был уязвимым. Приходится отбрасывать всю броню, оголяться. Оголяясь, ты становишься уязвимым, но в любви важно довериться. Да, другой может тебя ранить, поэтому страх, боль, сомнения следуют попятам. Но научившись принимать любовь с открытым сердцем, научившись отдавать себя всю, не ожидая отдачи, – ты познаешь жизнь. Только через муки, страх, боль, достигаешь совершенства. Не испытав агонии, экстаза не достигнешь…

Ее звали мечтой

Я по привычке ожидал, что раздастся оглушительный стук закрываемой двери, в окнах мерзко зазвенят стекла, но потом, вспомнив по дороге то, что не успела сказать, она вернется раза три или четыре, бросая мне в лицо острые, колкие фразы, каждый раз оглушительно хлопая дверью. Такая стандартная схема ссор. И чем больше таких повторов, тем больше убеждаешься, что на правильном пути к свободе. Следующим логичным этапом было собрать ее чемодан и выдохнуть. Выдохнуть с облегчением.

Остановившись на полпути к двери, она повернулась. Вот! Я в ожидании замер. Сейчас начнется. Сжимая кулаки, я настроился дать отпор по полной, предвкушая тот момент, когда я, наконец, выдохну с осознанием, что и сейчас не ошибся.

– Может, поговорим, обсудим, попробуем разобраться. Я не люблю разборки, но сейчас нет проблемы. Какая-то ерунда получилась. Мне кажется, можно все уладить. Или ты категорически, как всегда, не хочешь говорить? – тихо произнесла она, глядя мимо меня. В ее взгляде не было злости, ненависти, укора. Также ни просьбы, ни мольбы. Печаль и усталость.

Я растерялся. Это была первая серьезная наша ссора, и я был уверен, что все пойдет по накату. Я молчал.

– Ну, не хочешь – как хочешь. Просто если ты меня сейчас не остановишь, мне придется уйти навсегда, – тихо, без угрозы сказала она. Подождав еще минуту, она развернулась и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

Я ждал. Я ждал, что вот сейчас она вернется, и все пойдет по намеченному, привычному кругу. Время тянулось, но в коридоре не было слышно и звука.

Когда она тихо закрыла за собой дверь, шестым чувством я понял, что больше ее не увижу. Но я был зол, и мне казалось, что я был прав. Прав на сто процентов. В фейсбуке я механически пролистывал новости, но их суть не вникала в меня.

Несмотря на бушующие во мне эмоции, я все же ощутил, как внутри, где-то в области печени, появилось покалывание. Заноза. Заноза, которая начинала мешать. Она стремительно набирала в размерах и доставляла сильный дискомфорт. А где-то в районе мозга появилось четкое осознание: заноза вырастет и останется во мне навечно. В груди появилось гнетущее чувство. Кулаки разжались, и я понял… Я потерял ее. Я потерял ее навсегда. Я потерял то, что должен был беречь больше жизни…

…Два года прошли в черно-белом сне. Люди входили и выходили из моей жизни. Я их не встречал и не провожал. Я попросту не замечал их. Я не жил. Я существовал. Еда потеряла вкус, ощущения притупились, контрастность цветов поблекла, улыбка появлялась только по острой нужде. За свои почти сорок лет я не знал, что можно так тосковать по человеку. В моей жизни это был первый столь болезненный опыт. Одним лишь верным спутником на этом пути был алкоголь, на время заглушающий постоянное нытье внутри. Все женщины, появляющиеся рядом со мной, были безлики. Во всех них я искал ее, только ее, ненавидя себя за то, что тогда позволил ей тихо закрыть за собой дверь. А она не вернулась. Она растворилась. Растворилась, как фантом, облако. Оставив о себе боль и воспоминания. Еще те немногие вещи, которые она не забрала. Несколько любимых книг, белый мягкий халат, который все еще хранил ее запах, плюшевый слон. Большой розовый грустный слон. Это все, что осталось у меня.

Воспоминания мешали мне жить, дышать, улыбаться. Я изо всех сил пытался находиться «здесь и сейчас», но не мог. Я застрял там… с ней. Я скитался по земле, как инородное тело. Все было чужое, пустое. Она была радугой в моей серой, размеренной жизни. Чокнутой радугой. Как бы ей ни было плохо, на ее лице всегда была улыбка. Что бы она ни чувствовала, она всегда говорила, что все будет «гуд». Ее глаза горели, и, видя этот огонь, хотелось верить, что будет именно так. Те краски, которыми она рисовала мою жизнь, остались в прошлом. Я потерял ее, я обидел ее, глупо, по ерунде. Я не нашел в себе сил признать это тогда, я не нашел сил остановить ее. Та печаль в ее глазах, там, перед дверью, сверлила мое сознание и днем и ночью. У меня не было надежды ее найти, но я мечтал об этом. Я мечтал об этом, чтобы извиниться за ту печаль в ее прекрасных глазах.

Каждый день я искал ее в толпе. Каждую ночь я видел ее во снах. И каждое утро я проклинал себя…

…Она стояла, перекинувшись через парапет. Я увидел только ее спину. Я знал, она с огромным интересом, который проявляла во всем, наблюдает за потоком темной воды, убегающей прочь. На ней не было привычного вычурного платья, на ней не было каблуков сумасшедшей длины, безупречной укладки. Она всегда была ярким, огненным пятном среди толпы, которое невозможно было не заметить. А сейчас… А сейчас она была прозрачная, такая же, как и я. Тертые джинсы, растянутая футболка, кеды. Рыжие волосы, всегда струящиеся непослушными локонами по плечам, были небрежно собраны в узел. Я стоял позади не в силах пошевелиться.

– Привет, – не поворачиваясь, сказала она. – Ты завтракал?

Она медленно повернулась и посмотрела на меня так, как будто знала, что я всегда стоял позади. На лице ни грамма макияжа, только печальные, уставшие глаза ярким пятном выступают на нем.

Ловко спрыгнув с парапета, она подошла и прижалась ко мне. Как тогда… Два года семьсот тридцать дней назад. Как тогда, до этой пропасти между нами.