Хотя это была не только кровь. Отковырнув острым, как сталь,ногтем поверхностный, торопливо наложенный слой краски, я ощутил запах всех тканейчеловеческого тела. Железистый привкус крови смешался с мучнистым запахомкостей, соленостью мышц, тухловатым запахом печени и этилмеркаптановоиэманацией кожной ткани. Непрофессионалы прибегли бы к термину «хрящ».

Здесь были и другие, более резкие запахи — химическихреактивов, с помощью которых пытались вывести надпись. Однако к тому времени,когда ее обнаружили, кровь уже глубоко впиталась в штукатурку, где и оставаласьдо сих пор. Ее закрасили, но буквы остались.

Нет, вы только подумайте: дешевая краска на водной основе?Что случилось с домовладельцами Нью-Йорка?

— Какого черта ты делаешь? — спросила Ласи.

Я повернулся и увидел, что все сидят и таращатся на меня.Надо же, я забыл, как нормальным людям не нравятся, когда кто-то принюхивается.

— Ну… — начал я, пытаясь найти приличноеоправдание остатку рома в своем организме.

Что же сказать? Прозвенел звонок.

— Пицца прибыла! — Роджер вскочил и бросился кдвери.

— Очень кстати, — пробормотал я.

У меня были основания чувствовать сильный голод.

У муравьев есть религия, и возникновению ее они обязанышарикам из слизи. Все начинается с крошечного создания под названиемDicrocoelium dendriticum, но даже паразитологи не затрудняются его произносить.Мы говорим просто «ланцетовидная двуустка».

Как и большинство паразитов, двуустки зарождаются в животе.Живот — самое популярное место конечного «хозяина», как вы, может быть,заметили. А то! Что ни говори, в нем пища. В данном случае речь идет о коровьемживоте.

Когда инфицированная корова откладывает «коровьи лепешки»,как говорят у нас в Техасе, на пастбище вываливается множество яицланцетовидной двуустки. Ползет улитка и угощается коровьей лепешкой, любят ониэтим лакомиться. Яйца двуустки вызревают в животе незадачливой улитки иначинают буравить ее кожу, прокладывая себе путь наружу. К счастью для улитки,у нее есть способ защититься: слизь.

Слизь на коже улитки смазывает выбирающихся наружу двуусток,и таким образом улитка переживает их исход. Ко времени своего бегства двуусткиоказываются заключены в шарики из слизи и неспособны самостоятельнопередвигаться. Можете не сомневаться, по улиткам они не скучают.

Однако двуустки ничего не имеют против такого поворотасобытий. Более того, они хотят, чтобы их обволакивала слизь. Все этопутешествие сквозь улитку для эволюции просто способ вымазать двуустку в слизи.Потому что теперь она готова для своего следующего хозяина — муравья.

А муравьи любят шарики из слизи. Шарики из слизи —деликатес, даже если внутри каждого несколько сотен двуусток. Поэтому раньшеили позже какой-нибудь невезучий муравей наталкивается на шарик из слизи,съедает его и ползет себе дальше с полным брюшком паразитов. Оказавшись внутримуравья, ланцетовидные двуустки быстро организуются и обретают способностьустановить контроль над разумом своей жертвы. Возможно, вы спросите: «А что, умуравьев есть разум?» Трудно сказать. Однако у них есть крошечные пучки нервов,по сложности нечто среднее между человеческим мозгом и пультом дистанционногоуправления ТВ. Несколько дюжин двуусток занимают позицию в каждом из нервныхпучков и начинают воздействовать на поведение.

Вот так у муравья с двуустками внутри и возникает религия.Ну, примерно так. Днем он ведет себя нормально. Бегает туда и обратно,разыскивает пищу (возможно, новые шарики из слизи), общается в среде другихмуравьев. Для них от него по-прежнему исходит здоровый запах, поэтому они непрогоняют его, как поступают с больными.

Однако когда наступает ночь, муравей делает нечто из рядавон.

Уходит от остальных муравьев и лезет вверх по травянойбылинке, стараясь забраться как можно выше. И там, под звездами, в полномодиночестве, он ждет. «О чем он думает в это время?» — всегда спрашиваю я себя.

Может, муравьи вообще не думают. Однако если они думают,может, им являются видения странных созданий, которые вот-вот появятся и унесутих в другой мир, приблизительно как помешанные из «Секретных материалов» ждут впустыне космический корабль, который увезет их с собой. Или, может,Dicrocoelium dendriticum действительно религия, и муравей думает, что, еслипроведет достаточно много ночей на былинке травы, к нему придет великоеозарение. Почти даос, медитирующий на горе, или монах, постящийся в крошечнойкелье.

Мне хочется думать, что в свои последние мгновения муравейсчастлив или по крайней мере испытывает облегчение, когда корова сжевываетбылинку, на которой он сидит. И я точно знаю, что двуустки счастливы. В концеконцов они снова вернулись в коровий живот.

Рай для паразитов.

Той ночью я совсем не спал. Такого со мной еще никогда небывало.

Конечно, я разделся, лег в постель и закрыл глаза, однакополностью бессознательного состояния не наступило. Разум продолжал гудеть — такбывает, когда заболеваешь, но еще не болен: голова немного кружится и медленноподнимается температура; это болезнь гудит на краю сознания, словно комар втемноте.

Шринк говорит, что я слышу звук борьбы иммунной системы спаразитом. Каждое мгновение в моем теле идет война: тысячи Т-клеточных иБ-клеточных антигенов атакуют рогатую голову зверя, высматривая его шипы в моихмышцах и позвоночнике, находят и уничтожают его споры, прячущиеся внутривидоизмененных красных кровяных телец. Паразит, естественно, отвечает ударамина удары, перепрограммируя мои ткани таким образом, чтобы питаться ими,запутывая иммунную защиту ложными сигналами тревоги и появлением фальшивыхврагов. И эта партизанская война никогда не прекращается, но только лежа втишине, я слышу ее.

Вы можете подумать, что постоянное сражение может разорватьменя на части или, по крайней мере, заставит днем чувствовать себя измотанным,однако для этого паразит слишком хорошо устроен. Он не желает моей смерти. Вконце концов, я носитель и должен оставаться живым, чтобы обеспечить егораспространение. Как и всякий паразит, он сумел внутри меня найти непрочноеравновесие, которое называется оптимальной вирулентностью. И берет столько,сколько может безнаказанно взять, высасывая питательные вещества, необходимыедля создания новых отпрысков. Однако ни один паразит не хочет слишком быстроистощить «хозяина», пока тот носит его в себе. Поэтому, наевшись, он отступает.Я могу есть, как парень в четыреста фунтов весом, но никогда не растолстею.Паразит использует питательные вещества, чтобы распылять свои споры в кровь,слюну и сперму, оставляя и мне достаточно, чтобы иметь силу хищника и всечувства на пределе.

Оптимальная вирулентность — вот причина того, что смерть отпаразита долгая и томительная. В случае такого носителя, как я, время,потребное для умирания, дольше срока нормальной человеческой жизни. Вот какболее старые охотники на инфернов говорят об этом: не столь1 ко бессмертие,сколько нисходящая спираль, которая длится столетия. Может, поэтому онииспользуют слово «не-мертвые».