неё, спрятал шприц обратно в кожаный сверток, оглянулся через плечо на Тая, прежде чем снова посмотрел на неё.

— Мощная штучка, не так ли?

Лейла отвернула голову, в её глазах стоял неподдельный ужас.

Он схватил её за челюсть.

— Что? Разве ты не хочешь посмотреть? Я думал, это был самый лучший эпизод для тебя?

Но Лейла демонстративно захлопнула глаза.

Калеб снова оглянулся, когда Тай дёрнулся сильнее. Кровь начала брызгать из его рта и сочиться из глаз, и он закричал от боли.

Джейк сделал шаг назад.

— Невероятно, — сказал он. — От одного шприца?

— Я говорил тебе, что она могущественная, — сказал Калеб, вставая.

Он направился к своему брату, вновь завертев в руках меч. Комфортно и расслабленно.

— И как долго это будет продолжаться? — спросил Джейк.

— Может быть, часы. Может быть, дни.

Тай замахал руками, булькая в агонии.

— Может быть недели.

Калеб остановился перед Таем и несколько мгновений наблюдал за ним.

Он бросил взгляд на своего брата, на страдание и дискомфорт в его глазах. Впервые видеть эффекты серрин было нелегко. Но ему нужно было, чтобы он знал; ему нужно было, чтобы он понял, почему он должен был держать Лейлу там. Ему нужно было, чтобы он понял, на что способен её вид. И ему нужно было убедиться, что его брат держится на безопасном расстоянии. Всего один глоток её крови, попавший в его организм, и никакие заклинания или зелья не вернут его обратно на этот раз — временно или нет.

Он снова обратил всё своё внимание на Тая. Возможно, он был вором и лжецом, но ни один вампир не заслуживал такого уровня страданий. И Калеб отказывался быть таким ублюдком. Он сделал то, что было необходимо. Он высказал свою точку зрения.

Он завёл назад руку с мечом и с быстрой и смертоносной точностью вонзил лезвие прямо в сердце Тая.

И наступила тишина.

❄ ❄ ❄

Лежа на полу подземелья, замерзшая и дрожащая Лейла отвернулась от худшего жуткого кошмара, свидетелем которого она стала со времён той ночи.

Дождь барабанил за окном подземелья, стекая по водосточным трубам и хлестая по стенам снаружи. Её наркотическое состояние вновь пробудило долго подавляемые детские воспоминания.

Она снова была в переулке, тошнота подступала к горлу, её маленькие хрупкие ножки налились свинцом, когда она смотрела вниз на обмякшее тело матери, брошенное на землю. Затем она повернулась и побежала, о чём крича просила её мать.

Она мчалась по переполненным лужам. Холодная мутная вода пропитала её плимсоллы1 и джинсы. Протиснувшись в щель в сломанной двери, она втиснулась в тёмное заброшенное здание. Она бежала между ящиками и под ними, карабкалась, прыгала, падала и снова поднималась, услышав, как он срывает дверь с петель. Она всё время слышала, как он приближается к ней — хлопанье его пальто, его ужасающий смех.

Он схватил её за шиворот и оторвал от земли, позволив ей болтаться, пока смотрел ей в глаза. Он рассмеялся, когда она безуспешно ударила его по лицу и пнула в грудь.

Он разорвал на ней пальто, джемпер, обнажил шею. Его резцы вытянулись в усмешке, и он укусил. Жёстко. Безжалостно.

Она дёрнулась от мучительной боли, её дыхание стало прерывистым, глаза наполнились слезами.

Он отпустил её, и она тяжело упала на пол.

Она не поняла, что за булькающий звук он издал. Не могла понять, почему он так уставился на неё, когда отшатнулся, схватившись руками за горло.

Она не понимала, почему он упал на колени, кашляя кровью и царапая ногтями каменный пол.

И она не хотела понимать.

Она побежала обратно тем же путем, каким пришла, — обратно через сорванную дверь и обратно по переулку к своей матери. Она схватила её за руку и попыталась потащить к дороге, умоляя проснуться, умоляя бежать с ней. Но её мать не пошевелилась. Её мать молчала, глядя на неё остекленевшими, мёртвыми глазами, кровь всё ещё била из артерии на её шее.

А Лейла рухнула на землю рядом с ней и уткнулась лицом в одежду своей мертвой матери, когда облака выпустили свои собственные слёзы.

Ей было девять лет, когда это случилось, за четыре года до этого её дедушка впервые обнаружил в ней талант к чтению на архаичных языках. Он рассказал ей всю правду той ночи, после того как вернул её из переулка.

Его слова эхом отдавались в её голове, как будто это было только вчера.

— Ты больше, чем просто переводчик, Лейла.

Она сидела за его письменным столом, окружённая его книгами и бумагами. Огонь мерцал в камине, ветер бил в окно. Она знала, что он собирался сказать что-то, что всё изменит. Она видела это по его усталым морщинами вокруг глаз и по тому, как напряженно и неловко он сидел.

— Никто не знает, какое поколение это поразит. Это обошло стороной твоих бабушку и мать, но даровалось тебе. Редкость того, что у тебя есть, гораздо сильнее, чем ты можешь себе представить. Это дар человечеству и самое смертоносное проклятие для вампиров. Ты — серрин, Лейла.

Она уже читала о них раньше в текстах из его коллекции. Она не понимала большинства объяснений, но знала суть. Серрины были особенными. Редкими и особенными. Они могли убивать вампиров.

— Но я не понимаю, — сказала она. — Я пыталась, но у меня ничего не получается.

— Со временем ты поймешь, — он накрыл её руку своей большой тёплой ладонью. — И когда ты будешь готова, я расскажу тебе всё, что тебе нужно знать, чтобы обезопасить себя.

— От них?

— От них и всех их врагов. Вампиры захотят уничтожить тебя, потому что они ненавидят то, кто ты есть. Они захотят защитить себя и себе подобных от тебя и от других, которые будут использовать тебя, чтобы добраться до них. Вот почему это должно остаться нашим секретом. Без матери и отца, которые могли бы защитить тебя, я должен обеспечить твою безопасность. Вот почему мы не можем рассказать властям о том, что произошло сегодня вечером, почему они никогда не должны знать, что ты была там. Вот почему мне пришлось избавиться от тела того вампира. Если бы они знали, кто ты такая, они бы тоже захотели тебя, — он крепче сжал её руку. — Это, должно быть, нашим секретом, Лейла. Ты никогда не должна говорить ни Софи, ни Алише, что была там. Ты никогда не должна говорить им, что видела, что произошло, иначе они тоже окажутся в опасности. Никто никогда