ним только одна морока. Сам подумай – человек какие песни поёт? Революционные! И что ты в протоколе напишешь? Задержан за пение «Варшавянки»? Кем? Нами, царскими жандармами? На пятьдесят третью годовщину октябрьской революции? Спроси только, он сам до дому дойдёт? А лучше, приедет УАЗик, пускай патруль его отвезёт!

У моего собеседника маленькие глазки небесно-голубого цвета, белесые ресницы, пухлые и розовые от уличного холода щеки. Фуражка полицейскому явно великовата, она съезжает ему на уши, отчего те оттопыриваются, а их владелец начинает походить на игрушечного клоуна – у меня в детстве была такая игрушка. Я нахожу его действия по отношению к нетрезвым певцам революционного фольклора вполне гуманными, а его самого – вполне симпатичным и вызывающим доверие.

– Увы, не имею привычки носить с собой.

– Что, и паспорта нет? Трудовой книжки?

Я не понимаю вопроса, о чём и чистосердечно информирую представителя органов власти: паспорт у меня только заграничный, а что, бывают другие? Теоретически имеются права на вождение автомобиля, социальная страховка, но о трудовой книжке я даже не слышал: я почему-то решаю говорить правду, сдуру решив, что честность – лучшая политика.

– Что и трудовой книжки нет? Да вы тунеядец!

На окне кабинета, стыдливо прикрытом никогда нестиранными шторами, я замечаю решётки. Вот надо-же было так влипнуть!

– Господа! – я обращаюсь к полицейским, стараясь быть максимально корректным. – Это недоразумение! У вас нет веских оснований меня задерживать! Я требую адвоката!

Видимо, я говорю что-то не то – двое в серой форме недоумённо смотрят друг на друга, потом на меня. В несвежем воздухе полицейского околотка виснет долгая и томительная пауза.

– Вот я как печёнкой чуял! – произносит сторож злобно, отодвигаясь на самый край скамьи. – Контра белогвардейская!

– Слушай! – обращается один коп к другому так, словно я неожиданно испарился и более не существую. – Придётся майору звонить. Пусть он сам с КГБ связывается, не нашего ума это дело!

– Верно! Мне этот парнишка с самого начала показался подозрительным. Ну не наш человек! Одет не по-нашенски, говорит странно, учебники ворует. Только майору ты сам звони. Сегодня – седьмое, праздничный день. Он уже за стол уселся и на грудь принял. А ты сам знаешь, что в таком виде его лучше звонками с работы не нервировать. Помнишь, что на прошлый Первомай было? Когда драчунов в Делегатском сквере повязали и сюда, в отделение доставили?

– Нет, я звонить не стану, – говорит тот, что помоложе. – Мне ещё пожить хочется!

– Шпрехен зи дойч? – спрашивает меня ветеран Цусимской победы. – Я-я-а?

– Тогда давай запрём этого волосатика в обезьянник, до утра понедельника посидит – может поумнеет! И говорить научится по-человечески.

Новое словечко – «обезьянник» мне не известно, но о его точном значении догадаться несложно: похоже, что туда, куда меня отправят – это не зоопарк. Лица полицейских перестают казаться милыми, а сама ситуация, в которую я умудрился вляпаться из беззаботно-комичной становится мрачноватой: мне только за решётку на пару суток не хватало угодить! И где только Пестиримуса носит!

– Точно! Майор в понедельник придёт злой, с бодуна. А мы ему – этого хиппи. Вот, товарищ майор, шпиёна словили! И нам с тобой – по медали!

Ветеран обороны Порт-Артура затравленно зыркает со скамейки, копы по-детски веселятся, они стукают друг друга ладошками:

– По ордену! Боевого красного знамени! Служу Советскому Союзу!

Когда я начинаю понимать, что участь моя незавидна, а впереди – кандалы и Сибирь, в стене из ниоткуда возникает временной проём. Почему-то на этот раз он выглядит иначе – это не футбольные ворота и не арка готического собора, а ржавая металлическая дверь с круглым иллюминатором посередине. Такую дверь я видел в фильме про подводников, она запирается колесом, похожим на штурвал. Дальше – всё, как в кино: «Погружение! Убрать перископ!» Колесо со скрежетом начинает вращаться, дверь тяжело открывается, в её проёме я вижу болонку с разноцветными ушами – нам только тельняшки не хватает. Двое в серой форме замирают с раскрытыми ртами, у того, что сидит напротив, хорошо видны гланды – спасибо, но я не врач: пациент, рот закройте! Прошу прощения, господа! Мы у вас засиделись! Au revoir3! Нас ждут неотложные дела, я же вам объяснял – нам мир нужно спасать! Я смотрю, который нынче час: пятнадцать тридцать семь, и выдёргиваю головку часов: время – стоп! И тут я допускаю непростительную ошибку – полицейский напротив сидит слишком близко, в радиусе действия волшебных часов: всё вокруг замирает, кроме его физиономии – его рот наконец-то захлопывается, зато голубые глазки округляются и начинают часто моргать. Дожидаться, когда он моргать перестанет, мне не хочется, поэтому я нагло хватаю со скамьи вещественные доказательства своих тяжких и многочисленных преступлений и с разбегу ныряю в портал.

– Кто пустил сюда собаку!

Вот он – сладкое ощущение свободы! Возникает знакомое чувство невесомости, моё зрение мгновенно меняется на панорамное, хотя смотреть особо не на что – кругом темно, как у афроамериканца в вигваме. Впрочем, когда мои глаза адаптируются к темноте, я понимаю, что заблуждался – вокруг небосвод, полный звёзд. Я и мой верный лохматый друг – вечные скитальцы в этом холодном мире, Млечный Путь своим скопищем светил опоясывает нас, одиноких странников, Полярная звезда – вот наш компас во мраке и неизменный ориентир. Словом, вид, как в планетарии.

Увы, идеальную гармонию Вселенной нарушает пронзительная трель свистка. Мы с пёсиком недоумением смотрим друг на друга, потом – по сторонам. Это – не закипевший чайник, а свистит точно не в голове – нам приходится ложиться на обратный курс. По возвращении в исходную точку нашего неудачно начатого путешествия мы наблюдаем сцену, достойную кисти художника с талантом Гойи – уж очень она живописна: в межзвёздном пространстве одиноко висит полицейский, надув щёки, он дует в свисток во всю силу лёгких.

– Это невозможно! – сообщает мне Пестиримус о том, что я и сам прекрасно вижу. – Как он сюда попал?

Я беру продолжающего свистеть копа за шиворот и волоку обратно к порталу. Дверь ещё существует, я пытаюсь протиснуть в неё свистуна головой вперёд, однако та скрипит, но пропускать того не желает.

– Может, ногами вперёд? – советует пёсик.

Несмотря на то, что я пытаюсь со всей силой впихнуть его обратно, портал заупрямился и впускать полисмена обратно не желает – может, ему свист не нравиться?

– Ногами вперёд выносят покойников – может, нам этого свистуна прикокнуть?

Ясно сформулированные намерения приносят нужный результат – свисток издаёт заключительную руладу, а сам свистун недоумённо смотрит то на меня, то