Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оставалось, в самом деле, ждать чуда или же творить его самому.
8
От первого удара плексигласовое стекло гулко загудело, как барабан, а когда я снова подтянулся на верхних поручнях и ударил ногами в горнолыжных ботинках второй раз, треснуло пополам и вывалилось наружу.
Снег косяком вонзился в слабо прогретую утробу вагона, в минуту покрыл белой крошкой пол, скамейки, мокрой шерстяной тряпкой прошелся по моему лицу и вскоре перестал таять.
– Зря, – сказал Эд. – Он ничего не сможет сделать. Он убьется.
– Да остановите же его! Вы мужчины или нет? – повысила голос Ирэн, обращаясь к тихому и малоподвижному из-за недолгой дремоты мужу и Эду.
– Мы мужчины, – зверил ее Эд. – Но не держать же его силой? Человеку надоела жизнь, и он вправе сам ею распоряжаться.
– Послушайте, как вас там? – позвала меня Ирэн. – Вы нам скажите, что вы собираетесь сделать?
– Господин спасатель собирается выпрыгнуть в окно, – пояснил Эд. – Он мне напоминает правителя древнеафриканского государства Ойо, которому неудовлетворенный народ преподнес яйцо попугая, что означало пожелание скорой смерти.
Маше было так интересно, что она забыла про еду. Подошла к оконному проему, оперлась руками о край и осторожно посмотрела вниз.
– В меня хоть из пулемета стреляйте – ни за что не выпрыгну, – призналась она.
– К счастью, Креветка, никто тебя к этому не принуждает.
Я отстегнул от пояса перчатки и стал натягивать их на руки.
– Не валяйте дурака, – пробормотал Власов. – Зачем-то вышибли окно, собираетесь через него пролезть… Надо держаться всем вместе.
– Умная мысль! – заострил всеобщее внимание Эд и показал мне поднятый указательный палец. – Таковы правила игры. А что касается вышибленного окна, то наш жалкий вагончик теперь похож на третьеклассный железнодорожный. В девятнадцатом веке, если не ошибаюсь, у них не было крыш, и пассажиры вынуждены были сидеть под скамьями, спасаясь от искр паровозной трубы…
– Вы не могли бы одолжить мне свой шарф? – спросил я Эда, который невовремя начал давить своим интеллектом.
– Шарф? – переспросил Эд. – Мой шарф? Нет, не могу… Только не подумайте, что мне его жалко. Просто я хочу удержать вас от безумных поступков.
– Возьмите! – сказала Маша, отматывая с шеи длинный сиреневый шарф.
– Не делай этого, Креветка!
Эд попытался отобрать у нее шарф, но Маша спрятала его за спину, а затем ловко кинула его мне.
– Вы хотите, чтобы девушка простудилась? – пристыдил меня Эд.
– Я не знал, что вы такой зануда, – ответил я, связывая концы шарфа узлом.
– Нет слов! Нет слов! – развел руки в стороны Эд. – Мало того, что мы вляпались в скверную историю, что отпуск безнадежно испорчен, так еще какой-то безумец намеревается распрощаться с жизнью на наших глазах… Да разве вы не видите, что шарф слишком короткий! И даже если мы свяжем воедино все наши шарфы, свитера и, пардон, трусы, этого будет слишком мало, чтобы опуститься на землю!.. Нет, он совершенно ничего не соображает!
Все замолчали, когда я встал на край оконного проема, ухватился за лесенку, дугой поднимающуюся на крышу вагона, перебрался на нее и медленно поднялся наверх. Крыша была скользкой, обледеневшей, и я долго не мог разжать пальцы и выпрямиться. Я не видел того, что было внизу, под вагоном. Вокруг меня закручивался спиралью снежный рой, словно творожные хлопья в прокисшем молоке. Вагон подо мной ритмично двигался, словно дышал, и я интуитивно чувствовал высоту, отчего внутри холодело, и руки до боли сжимали лестничную перекладину. Страх на какое-то мгновение сковал меня, и я застыл в нелепой позе, не в состоянии ни выпрямиться, чтобы достать до подвесной системы, удерживающей вагон, ни вернуться назад, к оконному проему.
– Эй, вы там живы? – донесся до меня голос Эда.
– Не кричите так громко, – ответил я, чувствуя, что, как ни странно, голос Эда придал мне уверенности. – А то сильно раскачаете вагон.
– Нет, уже без шуток! Огромная к вам просьба! Если вы каким-то чудом все же спуститесь вниз, не сочтите за трудность позвонить в Москву. Триста восемьдесят четыре, ноль шесть, сорок шесть. Подойдет Рая, скажете ей, что вы – мой друг, а я лежу у вас в номере в сильном подпитии. В долгу перед вами не останусь… вы запомнили?
– Эд, а если чуда все-таки не произойдет, и сбудется ваш мрачный прогноз?
После недолгой паузы Эд ответил:
– Ладно, не надо выжимать из меня слезу. Я вас не заставлял лезть на крышу. Если повезет вам – значит, повезет всем… Ну так как?
– Боюсь, что не смогу вам помочь. Я не собираюсь спускаться на Азау.
– А куда же вы, черт вас подери, собираетесь в таком случае?
– Наверх.
– К бандюгам?! – воскликнул Эд. – Нет, вы в самом деле сумасшедший! Вам выпал такой редкий шанс…
– Вы меня отвлекаете, – перебил я его.
– Ну что ж, – сдержанно ответил Эд. – Воля ваша. Примите мои соболезнования. А шарфик, если вас это сильно не затруднит, оставьте, пожалуйста, под вагоном. Это мой подарок Маше, и мне бы не хотелось…
Его последние слова унесло ветром. Я выпрямился и как за дерево ухватился за мощную стальную лапу подвесной системы. Два густо смазанных соледолом колеса скрипели как раз над моей головой. Под ними прогибался черный и жирный, как удав, несущий трос. Еще ниже – трос потоньше, который тянул за собой вагон.
То, что я задумал, теоретически было возможно, но чтобы кто-то продемонстрировал на практике этот цирковой трюк – я не слышал. От волнения у меня начали дрожать колени, чего никогда не случалось даже на большой высоте, даже на стометровой отвесной стене ледопада Уллукам, откуда мы с Чаком в прошлом году снимали группу китайских альпинистов.
Шарф Маши-Креветки, связанный кольцом, я завел себе под зад, верхнюю часть перекинул через несущий трос, и получившуюся петлю пропустил под спиной и под