— Холли Хендерсон убили четыре года назад. Ты права, об этом так или иначе слышали все. Но мне кажется, что ты вспомнила ее имя недавно. Когда именно, Кира?

Она невольно посмотрела на коробку, полную обличительных газетных статей. Кэллоуэй, разумеется, проследил за направлением ее взгляда, его лицо потемнело, как туча.

Кэллоуэй встал и решительно двинулся к ней с веревкой в руках, он снова обмотал ее запястья — туже, чем в прошлый раз. Затем привязал руки Киры к изголовью, со злостью накрыл коробку крышкой и, бросив на Киру разъяренный взгляд, выскочил из хижины.

Несколько долгих минут она таращилась на дверь: она была уверена, что Кэллоуэй сейчас вернется и объяснит ей, что происходит.

Как он связан с этой Холли? Кира почему-то была абсолютно уверена, что к ее смерти он непричастен. Но Кэллоуэй все не возвращался, и Кира в конце концов решила, что скоро он не придет. А ей хотелось освободиться.

Она заметила, что концы веревки скрываются за изголовьем, подползла к нему как можно ближе и съехала на самый край матраса так, что голова свесилась с кровати.

Вот как! Он примотал ее к металлической сетке, на которой лежал матрас. Кира наклонилась пониже — должен же быть какой-то способ развязать веревку, — но потеряла равновесие и свалилась на пол. Тогда она заползла под кровать, не обращая внимания на то, что в спину ей вонзилось сразу несколько заноз, а сетка ощутимо давит на грудь — кровать была довольно низкой. Кира потрогала узел — он был крепким, с таким она не справится. Но тут же Кира заметила, что между двумя металлическими ячейками сетки есть маленькая щель.

Если чуть-чуть расширить ее… совсем немного, то, может быть, удастся протолкнуть через нее веревку. Тогда не нужно будет развязывать узел.

Она начала расшатывать металл. Веревка больно впивалась в кожу, и два раза Кира довольно сильно оцарапалась — у нее даже пошла кровь.

Наконец металл немного поддался. Щель действительно стала немного шире. От радости у нее на глазах выступили слезы. Она раздвинула полоски как можно шире и одновременно изо всех сил дернула веревку.

Узел проскочил в щель.

— Да!!! — завопила Кира и вылезла из-под кровати.

Она быстро прошла через комнату, на секунду задержавшись в том углу, где стояла злосчастная коробка.

Кира осторожно подобралась к двери и чуть-чуть ее приоткрыла. В щель тут же ворвался ледяной ветер и ударил ей прямо в лицо.

Она сняла с крючка куртку Gor‑Tex, надела огромные сапоги Кэллоуэя и выбралась на крыльцо. Девушка спустилась по ступенькам и вышла во двор. Слишком широкую куртку она обмотала вокруг себя.

Куда он, собственно, подевался?

Вокруг крыльца и хижины снег был вытоптан, но следов, которые вели бы от нее, Кира не увидела.

Она посмотрела на кромку леса. Заросли были такими густыми, что, если бы не отметина от полозьев, Кира ни за что не догадалась бы, с какой стороны приехал не слишком приветливый дружок Кэллоуэя. Никаких тропинок вокруг хижины тоже не было. Но должен же он как-то отсюда выбираться? Как?

Кира вздрогнула. Деревья стояли вокруг плотной стеной. Они словно надвигались все ближе и ближе. Ее даже слегка затошнило от страха. Смотреть на лес было так неприятно, что Кира отвернулась.

Она подошла поближе к крыльцу и принялась осматривать хижину. Это была очень старая постройка, однако отнюдь не развалюха.

Хижина выглядела так, будто кто-то нарочно придал ей заброшенный и обветшалый вид, а на самом деле аккуратно укрепил. Крыльцо, неприглядное на первый взгляд, в действительности оказалось практически новым. У того окна, из которого Кира наблюдала, как Кэллоуэй разговаривал с вооруженным незнакомцем, была новая рама. Дверь, снаружи изъеденная жучком, с проржавевшими петлями, но Кира знала, что изнутри она крепче крепкого. Вообще, все, что находилось в хижине, было прочным и сделанным на совесть.

Случайный прохожий решил бы, что это просто жалкая лачуга и вряд ли посмотрел на нее еще раз.

— Да ничего он не прячет, — вслух пробормотала Кира. На нее вдруг снизошло озарение. — Он сам здесь прячется.

Она сделала еще шаг назад и наткнулась прямо на Кэллоуэя.

Грэм машинально подхватил ее под локоть. И не стал убирать руку.

— Почти четыре года, — произнес он нарочито равнодушным тоном.

Кира повернулась к нему.

— Примерно с тех пор, как убили Холли Хендерсон и ее сына, — тихо сказала она.

Их взгляды встретились. Что именно она увидела в этой коробке? Что успела прочитать? Во что поверила? И с какой такой матери ему важно то, что она о нем думает?

— Кэллоуэй? — позвала Кира.

— Да. Ты права. С тех самых пор, как их убили, — ответил Грэм.

— Она была твоей женой, да? — осторожно спросила Кира.

Он закрыл глаза:

— Да.

— Господи. Мои соболезнования.

— Да.

Повисла тяжелая пауза.

— А мальчик…

— Я не был его биологическим отцом. — Грэм открыл глаза и увидел искреннее сочувствие у нее на лице. — Но любил его как родного. Все эти четыре года каждый день я спрашивал себя: мог ли я спасти его.

— Четыре года, — медленно повторила Кира. — И с того дня ты в бегах.

— Не в бегах, — с горечью бросил Кэллоуэй, — а прячусь, как ты совершенно верно заметила.

Он застыл, завяз, застрял в этих лесах, в этой хижине. Сначала Грэм использовал хижину как нечто вроде штаб-квартиры. Тогда ему требовалось логово, где можно пересидеть самые трудные дни. Подождать, пока все уляжется. Дэйв Старк был его «руками и ногами», он искал убийцу Холли и Сэма.

Грэм начал собирать статьи из газет, которые привозил Дэйв, и даже завел альбом с вырезками, чтобы выстроить события по порядку. Он был уверен, что какая-нибудь незамеченная раньше мелочь, незначительный факт, упомянутый в одной из этих статей, поможет разгадать головоломку. Тогда Грэм сумеет доказать, что в смерти жены для него не было выгоды.

Он искал мотив, скрытый под грудой газетных полуправд. Но нашел только потоки грязи, которыми его щедро поливали журналисты, неприкрытую ненависть и жареные факты. Все это убедило Грэма в том, что ему никогда не стать свободным человеком. По‑настоящему — никогда.

Ему стало казаться, что его обвинители совершенно правы. Их с Холли не слишком счастливая семейная жизнь была скрупулезно задокументирована. Словом, если бы Грэм был «по ту сторону», он бы первый бросил сам в себя камень.

При таких условиях предстать перед жюри и честно рассказать свою историю он не мог, поскольку она выглядела насквозь лживой и невероятной даже для него самого. Поэтому он решил спрятаться здесь, за крепкой дверью хижины.