— Если я отвечу на твои вопросы, ты ответишь на мои?

Грэм вздрогнул и как будто проснулся. Его рука, державшая сковороду, неловко повернулась, и золотистая, поджаристая, уже совсем готовая оладья, соскользнув, приземлилась на пол у его ног. Пару секунд и он, и Кира тупо смотрели на нее. Наконец Грэм нагнулся и поднял оладью.

— Ну? — поторопила Кира.

Он пожал плечами.

— Может, да, а может, и нет.

— Что это значит?

Грэм вздохнул, отправил оладью в рот, медленно прожевал и проглотил. И только потом ответил на ее вопрос:

— Это зависит от того, скажешь ли ты мне правду. Вернее, решу ли я, что ты говоришь правду. И еще от того, не поставит ли тебя в опасное положение честный ответ на твой вопрос.

— Разве не я решаю, в опасности я или нет?

Грэм погладил бороду, чтобы скрыть улыбку.

— Не сегодня, — сказал он.

— Послушай, Горец, ты спас мне жизнь, но потом напоил до полного отупения своим зельем, залез со мной в постель, а теперь привязал и…

— А еще я тебя раздел, — перебил Грэм. — И тщательно осмотрел твое тело — нет ли на нем серьезных ссадин, глубоких порезов или следов внутреннего кровотечения. А потом зашил твою рану.

Кира покраснела.

— Ты раздел меня? — пискнула она. — Зачем было меня раздевать? Да еще и сообщать мне об этом?

Грэм снова пожал плечами.

— Мне было бы трудновато осматривать тебя через одежду. Кстати, теперь ты должна мне два ответа.

— Я тебе ничего не должна! — почти завопила Кира. — Ты не можешь прикасаться ко мне или целовать меня просто потому, что тебе вдруг захотелось! Ясно? И ты не можешь брать меня в охапку и тащить, куда сочтешь нужным.

— По-твоему, я делал все это для своего удовольствия? — возмутился Грэм.

— Да, конечно, я уверена, что, раздевая меня, ты испытывал огромные неудобства. И отвращение.

Грэм вовремя прикусил язык и не сказал ей, что да, раздевать ее и в самом деле было очень неудобно. Чертовски неудобно. Даже в какой-то степени мучительно. В первый раз в жизни он с трудом сохранял профессиональную беспристрастность.

— Ты спала, — буркнул он.

— И во сне я перестала быть женщиной? Привлекательной женщиной?

— А ты о себе высокого мнения, да? — мрачно поинтересовался Грэм. Достаточно мрачно, чтобы она поняла — он ее не дразнит.

— Это еще что значит?

— Ты, похоже, всерьез полагаешь, что одно только созерцание твоего голого тела способно превратить мужчину в истекающего слюной, трясущегося сексуального маньяка.

— Я этого не говорила!

— А я услышал именно это.

— Просто все это, знаешь, немножко мешает мне поверить в то, что ты действуешь исключительно в моих интересах.

— Прошу, — сказал он.

— Что? Кого? Я…

Не отвечая, Грэм подошел к кровати, развязал веревку, сграбастал Киру — так, что она взвизгнула, — перенес ее в кухонную зону и усадил на один из стульев.

— Хорошо, я разрешил тебе задать два вопроса и ответил на них. И отвечу на третий — во имя всех благородных рыцарей.

— Так ты считаешь себя благородным рыцарем?

Грэм мрачно ухмыльнулся:

— Ага.

— Может, ты заглянешь в словарь и посмотришь, что означает это слово?

— В любом случае сейчас моя очередь. Ты задала уже три вопроса, а я пока ни одного.

— Ты сказал, что первые два не считаются!

— А я передумал. Мой дом — мои правила.

— Как же ты меня бесишь! Ты невыносимый человек!

— А еще я верный, все и всегда делаю тщательно, и прекрасно готовлю. Хочешь есть?

— Могу я считать это твоим первым вопросом?

— Ну… на самом деле можешь.

Кира закатила глаза.

— Нет, я не голодна.

— Первый же вопрос — и ты мне уже врешь. — Грэм подтолкнул к ней тарелку с оладьями.

— Я не вру. — Она оттолкнула тарелку. — Я не буду есть только потому, что ты мне приказал.

Он молча поставил тарелку перед собой.

Кэллоуэй улыбнулся и стал разрезать оладьи на кусочки. Потом подтащил свой стул поближе, наколол на вилку один кусочек и поднес к ее губам.

Оладья пахла невероятно вкусно, однако Кира отвернулась, потом повернула голову, собираясь съязвить, но не успела она открыть рот, как в нем оказался аппетитный кусочек. И — о господи — он был таким вкусным!

Кэллоуэй взял с тарелки еще один кусочек, и теперь уже Кира сама открыла рот. Она так жадно прихватила его зубами, что даже куснула кончики пальцев Кэллоуэя: оладьи действительно были дивно хороши.

Кэллоуэй удовлетворенно кивнул.

— Ну хорошо, — сдалась она. — Беру свои слова насчет еды обратно. Но все, что касается остального, — нет. Никаких прикосновений… и всего такого.

Он улыбнулся так, будто не поверил ни единому ее слову — подцепил еще один кусочек оладьи и опять поднес к ее губам. Поколебавшись долю секунды, она открыла рот и схватила его. Кэллоуэй расхохотался. Перед четвертым кусочком он сделал паузу и довольно долго водил вилкой перед ее носом. Кира с готовностью открыла рот, но чертов Кэллоуэй отдернул руку.

— Эй! — возмутилась она.

Он поставил локти на стол.

— Ты готова ответить на очередной вопрос? И честно на этот раз?

— А я и в первый раз не врала, — огрызнулась Кира. — Просто я не знала, что хочу есть. И кроме того, я уверена, что сейчас моя очередь спрашивать.

— Мы оба знаем, что это не так, — ухмыльнулся Кэллоуэй.

Он держал оладью двумя пальцами, близко к ее рту, когда он в очередной раз поболтал им перед ее носом, она изо всех сил дернулась вперед и схватила оладью зубами. Она так энергично втянула оладью, что во рту у нее оказались и его пальцы, которые она слегка прикусила и провела по ним языком. Ее обдало волной жара. Кэллоуэй большим пальцем погладил уголок ее губ, стер капельку сиропа, и Кира, совершенно неожиданно для себя, его облизнула.

— Спасибо за помощь, — тихо сказала она.

— Всегда пожалуйста. В любое время.

Он медленно развязал веревки, стягивавшие ее запястья, она переплела свои тонкие пальчики с его, крупными и сильными, и поднесла его руку к своей скуле. Он нежно погладил ее. Его губы были так близко, что она почти чувствовала их вкус.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

Вопрос немного выбил Киру из колеи.

— Со мной? В порядке?

— По шкале от одного до десяти.