Даже если б за спиной не стояли Макс с Утконосом.

* * *

На новую службу Ника ехал, как на эшафот.

Нет, хуже, чем на эшафот, потому что, когда везут на казнь,от тебя требуется немногое: не выть от ужаса, перекреститься на четыре стороны,положить голову на пахнущую сырым мясом плаху, да покрепче зажмуриться. Тут жезадача была помудреней, с мазохистским вывертом.

Не просто явиться к месту экзекуции, но еще и лезть вон изкожи, чтобы позволили подняться на проклятый помост. В загородном домегосподина Куценко, директора клиники «Фея Мелузина» (да-да, того самогоКуценко, из шибякинского списка приговоренных), кандидата на гувернерскуюдолжность ожидают, он рекомендован хозяйке самым лестным образом, но всё равнонужно пройти собеседование. Если же Николас будет почему-либо, не важно покакой причине, отвергнут, то… — Жанна разъяснила последствия с исчерпывающейясностью. И еще присовокупила (словно слышала совет, не так давно данныйФандориным по поводу именно такой ситуации): «Только не думайте, что если выналожите на себя руки, то тем самым спасете своих детей. Просто в этом случае язаберу в счет долга не одного вашего ребенка, а обоих».

Ни перед одним экзаменом магистр истории не трясся так, какперед этим. Вступительный экзамен в ад, каково?

Пальцы так крепко сжимали руль, что побелели костяшки.Фандорин вел машину совершенно несвойственным себе образом — рывками изигзагами, обгонял и слева и справа, а после поворота с Кутузовского наРублевку, когда поток несколько поредел, разогнался за сотню. Что это было:нетерпение пациента перед мучительной, но неизбежной операцией илиподсознательное стремление угодить в аварию, причем желательно с летальнымисходом? Вспомнив, к каким последствиям приведет подобный поворот событий,Николас резко сбрасывал скорость, но ненадолго — через минуту «фольксваген-гольф»снова начинал рваться с узды.

Машина была хорошая, хоть и не новая. Жанна сказала, чтоименно на такой должен ездить небогатый, но уважающий себя аристократ, которыйвынужден зарабатывать на жизнь учительством. Одежду Николасу купили в магазине«Патрик Хеллман»: два консервативных твидовых пиджака, несколькодвухсотдолларовых рубашек, неяркие галстуки. Продавщицы умиленно улыбались,наблюдая, как стильная дамочка в мехах экипирует своего долговязого супруга, аон стоит бука-букой, ни до чего ему нет дела. Ох уж эти мужчины!

Сверяясь по плану, Фандорин свернул па загородную трассу,потом еще раз, на Звенигородское шоссе. Теперь уже близко.

Вот он, съезд на новехонькую асфальтированную дорогу,обсаженную молодыми липами. Указатель с витиеватой надписью «УсадьбаУтешительное» (новорусский китч во всей красе), под указателем «кирпич».

Усадьба была видна издалека: ложноклассический дом сколоннами, флигели и хозяйственные постройки, вокруг — высокая каменная стена.

Подъехав ближе, Николас увидел, что на стене через каждыедесять метров установлено по видеокамере, да и ворота непростые —бронированные, такие танком не прошибешь. Непросто будет «Неуловимым мстителям»добраться до этого «гада и обманщика». Агент по внедрению зажмурился, затрясголовой. Нужно взять себя в руки, успокоиться. Не дай боже, чтобынанимательница уловила в его голосе или мимике искательность — тогда всё,провал.

— Опустите стекло, — сказал механический голос из динамика.

Опустил, раздвинул губы в равнодушной улыбке.

— Въезжайте, господин Фандорин. Стоянка для гостей справа отклумбы. Ворота бесшумно раздвинулись. Въехал. А дом-то был не новодельный, какпоказалось Фандорину издали. Самый что ни на есть настоящий русский классицизм.Если приглядеться, то сквозь позднейшие перестройки и перелицовки в фасаде и колоннахпроглядывало восемнадцатое столетие. Жаль только, нынешние нувориши еще ненаучились понимать красоту обветшалости — очень уж всё свежекрашенное,прилизанное. Ничего, научатся. Богатству, как бронзе, нужно время, чтобыпокрыться благородной патиной.

Николас нарочно заставил горничную (до смешногокинематографичную — в фартучке и даже с кружевной наколкой) немножко подождать,пока со скептическим видом разглядывал потолок в прихожей: облака, упитанныеамурчики, Аполлон на колеснице — ерунда, бескрылая стилизация под рококо.Неопределенно покачал головой. Мол, не решил еще, согласится ли работать вдоме, где хозяева столь невзыскательны к интерьеру.

В гостиную вошел с видом снисходительный и чуть-чутьнастороженным: художник Маковский, картина «Посещение бедных». А сам диктовалсердцу ритм биения: не тук-тук-тук-тук, а тук… тук… тук… тук. Сердце изо всехсил старалось, но получалось у него плохо.

Только всё это было зря — и напускная величавость, и насилиенад адреналиновым балансом. Хозяйку интересовал только один вопрос: правда ли,что Николас настоящий баронет. (А Мадам Куценко оказалась женщиной молодой и неправдоподобно красивой. Всё в ее лице было идеальным: кожа, рисунок губ,изящный носик, форма глаз. Николас попытался мысленно хоть к чему-топридраться, но не сумел — Инга Сергеевна являла собой само совершенство. Ей былегкое косоглазие, или чуть оттопыренные уши, или рот пошире — одним словом,хоть какой-то дефект — и была бы неотразима, подумал Фандорин. А так вылитаякукла Барби, свежезамороженная клубника.

— People at the agency told me that you have a hereditarytitle. Is it true?[1] — спросила хозяйка, произнося английские слова старательно,но не очень чисто.

— I am afraid, yes, — по-аристократически скромно улыбнулсясоискатель, да еще слегка развел руками, как бы извиняясь за это обстоятельствосвоей биографии. — Nobody is perfect.[2] Правда, баронетство наше недавнее,первым баронетом Фандориным стал мой отец.

— Для британца вы слишком хорошо говорите по-русски, —забеспокоилась госпожа Куценко. — И потом… — Она замялась, но все-такиспросила. — Скажите, а как человек может ну… подтвердить, что он действительноимеет титул? Что, прямо в паспорта пишут: лорд такой-то или баронет такой-то?

— Зачем в паспорте? Выдается грамота, подписанная монархом.Хотите, покажу, как это выглядит? Она у меня с собой. Там собственноручнаяподпись королевы Елизаветы.