— Спасибо. Спасибо вам за то, что вы разрешили нам остановиться, иначе Диана продолжала бы делать ЭКО, а я бы с этим соглашался, — сказал Чарльз.

Они с доктором посмотрели на меня. В горле пересохло, язык прилип к гортани, ладони вспотели, кожа стала холодной. Я делала глубокие вдохи. Не знаю, сколько времени я молчала. Когда я заговорила, мой голос дрожал.

— Ну… я об этом не думала… Но, наверное, вы правы. Действительно, я бы сама вряд ли остановилась, если бы вы не сказали. — Я глубоко дышала, чувствуя одновременно и грусть, и облегчение.

Когда мы поужинали втроем с дочкой и я осталась мыть посуду, а Элли с Чарльзом отправились в детскую делать композицию из сухих листьев, я посмотрела им вслед и подумала, что я — очень счастливая женщина.

* * *

В этот раз мне подсадили четыре эмбриона. Я прогнозировала, что приживется один или два. Однако доктор увидела на экране другую картину.

— Тут у нас четыре источника сердцебиения, — заключила врач.

— Четыре? — шокированным тоном переспросил Чарльз.

— Смотрите сами, — доктор Бракен показала на экран, — в этом плодном яйце видно сердцебиение, и вот в этом, если внимательно присмотреться, видно еще два. Есть всего одна плацента. Такое ощущение, что у них свои собственные наружные оболочки. Это близнецы!

Не надеясь ничего там разглядеть, я просто спросила:

— Доктор, я что, могу родить четверых?

Она рассмеялась.

— По крайней мере, так все выглядит. Но пока еще рано что-либо утверждать с полной определенностью. Я сделаю вам распечатку.

Мы с Чарльзом только переглянулись: как всегда, нам не нужны были слова, чтобы совершенно точно понять друг друга.

Выйдя из затемненного кабинета УЗИ, я держала в руках небольшую квадратную глянцевую фотографию, на которую мы с мужем с удивлением смотрели.

— Может, настала пора подумать о расширении дома или вообще строить новый, — паническим тоном произнес Чарльз по пути домой. Я заметила, что он плотнее сжал челюсти и мускулы на его правой щеке дернулись.

Я потянулась и поцеловала его в щеку.

— Все образуется. Все будет нормально, — заверила я.

Вечером я позвонила маме.

— Привет! Сегодня мне делали УЗИ, и вполне возможно, что у вас будет много внуков. Оно показало, что у меня могут родиться близнецы.

— О боже, Ди! Неужели ты сможешь выносить двойню?

— Поживем — увидим, — весело ответила я. И услышала, как мама втягивает в себя воздух. Я уже знала, что она сейчас скажет.

— Ди, я понимаю, что ты очень рада тому, что беременна, но, пожалуйста, не расстраивайся, если ничего не получится. Будь реалистом, — мама начала кашлять. — Секунду, дорогая, сейчас выпью сироп… Ну вот, я снова тебя слушаю.

— Мам, а ты говорила с врачом по поводу своего кашля?

— Да, говорила. Тот сказал, что ничего страшного.

— Ну не знаю. Мне твой кашель не нравится. И ты кашляешь уже очень долго. И Чарльз тоже так считает.

— Не волнуйся, я этим занимаюсь.

— Хорошо. Послушай, нас пригласили на свадьбу, и через три недели мы будем в Нью-Йорке. До этого времени обязательно сходи к врачу.

— Не переживай. Я этим займусь. Мы с папой возьмем у вас на день Элли, пока вы будете в городе. Сводим ее в субботу в парк, в ресторан Nathan’s и, наверное, съездим на пляж. Вы с Чарльзом можете целый день заниматься своими делами.

— Отлично! Элли это понравится. Очень по вам скучаю. Мы приедем около девяти вечера в пятницу.

Через три недели мы с Чарльзом приехали в Нью-Йорк. Его родители не знали о моей беременности. Муж им вообще ничего не говорил о том, что я лечусь от бесплодия. Элли всю дорогу спала и проснулась, только когда мы переезжали через мост Верразано. Фонари на мосту и фары машин осветили салон нашего автомобиля.

— Статуя Свободы… Мам, пап, а где статуя Свободы?

— Отсюда ее не видно, но завтра мы ее тебе покажем, — ответил Чарльз.

— Обожаю статую Свободы. Мы уже почти приехали?

— Да, скоро будем на месте. Видишь дорожный знак с надписью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В БРУКЛИН, ЧЕТВЕРТЫЙ ПО ВЕЛИЧИНЕ ГОРОД США»? Я вырос в Бруклине.

— Я люблю Бруклин, потому что в нем живут дедушка с бабушкой.

Элли пела, а мы с Чарльзом болтали. От вида панорамы небоскребов я почувствовала знакомый прилив адреналина. Я всегда ощущала возбуждение, когда приезжала в Нью-Йорк. Я вспоминала те годы, когда здесь росла. Как гуляла вдоль океана. На меня сильно повлиял этот город.

Дочка с радостью восприняла сообщение о том, что всю субботу проведет с бабушкой и дедушкой. Мы с Чарльзом прогулялись по Центральному парку. Шли вокруг озера по дорожкам и смотрели на людей и собак, вдыхали аромат жареных каштанов и свежих булочек. Зашли в Музей современного искусства, чтобы посмотреть новую выставку. И, ужасно проголодавшись, отправились в Бруклин, в ресторан Bamonte’s.

Паркуя машину, мы смеялись и шутили о том, что у нас появятся четыре ребенка. Если это произойдет, то некоторое время нам точно не придется ходить в рестораны.

Мы заказали роллатини[14] из баклажана, запеченных моллюсков, а затем одно из коронных блюд этого ресторана — свиные отбивные со сладким перцем, маринованным в уксусе. Еда была изумительной… но потом неожиданно я почувствовала боль в животе. Я осторожно встала.

— Извини. Я на минуту.

В уборной я обнаружила небольшие пятна крови на трусиках, свидетельствовавшие о том, что моим фантазиям, вероятно, не было суждено сбыться. Чарльз ждал меня у женского туалета.

— У тебя все в порядке?

Я пожала плечами. Муж взял меня за руку и сказал: «Возможно, сегодня мы чуть перестарались».

Мускул на его щеке дергался. Мы расплатились и вышли.

— У меня небольшое кровотечение, — сказала я Чарльзу уже в машине. — Не сильное, но именно так все и начинается.

Алая кровь. Кровотечения продолжались. Это были не сгустки и не комки, но выделений было вполне достаточно, чтобы напомнить мне о том, что ниточки жизни являются такими тонкими и нежными, что никаких гарантий не было и быть не может. К двенадцатой неделе два зародыша исчезли. Двое оставшихся, как утверждал врач, были в порядке, но к четырнадцатой неделе не стало еще одного.

И, хотя морально я была готова ко всему, тот факт, что это наша последняя попытка, вгонял меня в отчаяние.