— Госбезопасность причем везде и всегда, но в данном случае ГэБэ — это Гармоника Бетельгейзе.

— Ну, вы, физики, продолжаете шутить, не спорю. Только предупреждайте: сейчас вылетит шутка.

— Если предупреждать, то вылетит совсем не шутка, а так… что обычно вылетает.

Со стороны виделось, что и Романов, и Юмашев нервничают и пытаются не подать виду, что нервничают, стараясь остроумным разговором нервность сгладить, унять, усыпить.

— Но — просто ради интереса, что всё-таки будет через пятьсот лет?

— Мы ведь обсуждали это, ваше императорское величество. Гармоника разрядится. Вся энергия вернется в зет-пространство. Или почти вся. Земля уцелеет, я уверен.

— И на чем основана ваша уверенность, дражайший Петр Аркадьевич?

— Одна из первых гармоник была создана профессором Якушевым в 1908 году. Она была малостабильна и разрядилась через неделю после создания. В историю она вошла, как Тунгусское Диво.

— Да, аргумент успокаивающий.

— За сто лет мы научились многому. В частности, не создавать гармоник голубых звезд.

— Значит, наши эксперименты не поколебали стабильность модели?

— Нет. Изъятая энергия составила микроскопическую величину.

— Примерно такую, что породила Тунгусское Диво?

— По всем вариантам меньшую на порядки. Челябинск-то уцелел, разбитые окна — пустяк.

— Энергия времени?

— Все виды энергии. Изымать только временную составляющую — верный путь дестабилизировать гармонику.

— А куда уходит остальное?

— Отводим к самой массивной планете — Юпитеру.

— Почему не к Солнцу?

— Вдруг и Солнце станет нестабильным? Вероятность крайне низка, но зачем рисковать?

— А Юпитер, получается, не жалко?

— Получается…

— Значит, мы можем продолжить наши эксперименты?

— Шестнадцать часов требуется на перенастройку всех систем, а там пожалуйста.

— Шестнадцать часов — отсрочка невелика. Особенно, если есть гарантия на сотни лет.

Как недавно я, Алексей Александрович обошел неспешно красное светило. Петр Аркадьевич шел на шаг позади. Потом постояли, глядя на шар и восхищаясь — тем, что заполучили звезду и тем, что пользуются её мощью. А впрочем, мысли я не читаю даже во сне. Что вижу, то и вижу.

— Сегодняшний день уже кончается, пора и отдохнуть, — сказал Алексей Александрович.

Он принадлежал к тем натурам, для которых день от вращения планеты не зависит: начинается в момент пробуждения и длится до момента засыпания.

В том же порядке, господин Романов на полшага впереди профессора Юмашева, они двинулись прочь.

Я прощально взглянул на пленённую Бетельгейзе (невероятно, но ведь — сон!) и отправился вслед.

Шли они, несмотря на ночной час, либо благодаря ему — быстро. Дошли до лифта. Часами-ключом Алексей Александрович его открыл. Ну конечно, его часы — сезам для всех дверей и во сне, и наяву.

Сам я во сне лифтами не пользуюсь, но если меня везут — другое дело.

Впрочем, лифт большой, все поместились. Я, конечно, затаился в уголок — просто из вежливости.

На жилом этаже лифт остановился. Петр Аркадьевич вышел, вернее, Алексей Александрович позволил тому удалиться.

Я выбирал недолго — остался с господином Романовым, который продолжил свой путь в одиночестве. То есть это он думал — в одиночестве, я ведь невидим.

Мы оказались в личной башне господина Романова, на уровне гостиной.

Никакой охраны, видимо, Алексей Александрович доверял той, что внизу. И то, множа охранников, множишь измену.

Гостиная была, что называется, из быта помещика девятнадцатого века. Хорошего помещика, владельца полутора-двух тысяч душ, ну вот, как Иван Сергеевич Тургенев. Никакой бьющей в глаза новизной мебели, всё надежно, проверено временем, разве что большой плоский телевизор и ещё — компьютер-ноутбук на столе гамбсовской работы. Гамбс — единственный мастер, которого я знаю, по Ильфу и Петрову. На самом деле это вполне мог быть и другой краснодеревщик.

Алексей Александрович сел за стол, к открытому и включенному компьютеру и начал что-то писать. Писал он быстро, десятью пальцами. Я заглянул ему через плечо. Это было письмо, но Романов отправил его прежде, чем я успел прочитать хоть слово. Капризы сна…

Оставив компьютер включенным, он встал и подошел к другой двери, которую открыл теми же часами.

Это оказался еще один лифт. Что ж, кататься, так кататься!

Катались мы недалеко — вверх, в спальню Романова.

В спальне Романова окон в стенах не было вовсе. Ни одного. Свет, приглушенный, спокойный, шел из хитрых светильников, таких хитрых, что казалось — он падает ниоткуда.

На стенах ничего, ни картин, ни гобеленов. И мебели самый необходимый минимум. Узкая походная кровать, шкаф и бюро.

Романов занялся обыкновенными предсонными делами. Примыкавшая к спальне душевая комната была небольшой, но вполне современной.

Ладно, пусть спит.

Я пролетел сквозь стену, обогнул башню и понесся к себе — быстро, быстрее, еще быстрее. Утомительное это занятие — видеть сны.

Спать хочется.

8

Утром я проснулся слегка разбитым. Не совсем, только с края, словно старая, но любимая чашка. Виновата ли в том полуночная встреча с господином Романовым, или наступил пик дезадаптации, я ведь в пяти часах к востоку от своего относительно постоянного места жительства? Не знаю. Не исключено, что и сон сказывается. Видеть вещие сны — нелегкий труд. Правда, был сон вещим, нет, с уверенностью не скажешь. Говорят, всякий сон вещий, если правильно толковать. Допустим, всё, что я видел — пустое, чепуха, не имеет ничего общего с действительностью, выбросить из головы и забыть поскорее. Таково подавляющее количество снов у подавляющего большинства людей.

Но я — меньшинство. Я часто вижу вещие сны. Вот и теперь я проверил: жучки, что приснились мне, оказались в тех же местах, что и во сне. Объяснений тому два. Первое: во сне мозг обработал информацию и выдал на-гора готовые ответы, ответы более точные, нежели он, мозг то есть, мог сделать наяву, постоянно отвлекаемый на всякие пустяки. Объяснение второе — полумистическое. Душа и тело едины, но при определенных обстоятельствах делимы. Астральное тело — часть души — может её покинуть и бродить неподалеку. А порой — и подалеку. Заставить душу трудиться помогают разные приёмы — медитация, пост, отшельничество. Отшельники, прячась в пещерах, тоже ищут тишины и покоя, где сознание их раскрепощается настолько, что создает удивительно точные прогнозы-пророчества.

А у меня это наследственное. Мама и бабушка работали там, где их талант был востребован страною, в месте настолько секретном, что и не скажешь уверенно, существовало ли оно на самом деле. Прабабка же была обыкновенной сельской ведьмой, находила пропавшие вещи, а, случалось, и людей. В войну раньше всех знала, кто погиб, кто в плен попал, а кто жив-здоров. И если похоронка приходила по ошибке