земли — сто двадцать километров в час, высота полета — 1530 метров над поверхностью, 1862 над уровнем моря. Этого никто не говорил вслух, просто на табло ежеминутно менялись цифры, образуя новые и новые числа: скорость дирижабля, его координаты, скорость ветра, направление полета, температура и давление за бортом и внутри. Люди больше доверяют электронике, нежели своим глазам. Раз написано сто двадцать километров, — значит, так оно и есть.

Алексей Александрович заметил, куда я смотрю, и решил сделать разговор общим:

— Пассажиру интересно знать — где, куда, как быстро.

— А разве это много — сто двадцать километров? — спросила Вика.

— А разве мы куда-то спешим? «КЭЦ» может лететь и быстрее — в безветренную погоду на высоте в четыре километра скорость — сто шестьдесят без форсажа, двести с форсажем.

— А в ветреную?

— Смотря какой ветер. С попутным быстрее, со встречным медленнее.

— Иван, — Вика тоже попыталась втянуть меня в разговор, — а ты бы хотел полететь на дирижабле в Антарктиду?

— Не знаю, — ответил я. — Как-то не думал. Антарктида — это очень далеко.

— Далеко, — подтвердил Алексей Александрович. — Но в ноябре я планирую послать дирижабли как раз в Антарктиду. Возить грузы и людей на «Восток».

— На какой «Восток»? — спросила Вика.

— Есть такая научная база — «Восток». Она в центре Антарктиды.

— На южном полюсе?

— Чуть сбоку. И добираются туда либо тракторным поездом, либо самолетом. То есть сначала люди и грузы прибывают на побережье Антарктиды, на станцию «Мирный» — их привозят корабли. А уж оттуда везут, что нужно, на «Восток». Но самолет может доставить не всё, там не очень большие самолеты, не говоря об аэродромах. Трудно самолетам в крепкие морозы взлетать и садиться. И опасно. А тракторный поезд идёт долго, и тоже много опасностей, да и поломки случаются. Не всякую исправишь. А ещё — тракторный поезд много горючего сжигает. Знаешь, сколько на пути «Мирный» — «Восток» всяких бочек валяется? Много. Грязно. Нехорошо.

— А их нельзя — собрать?

— Чтобы их собрать, новый тракторный поезд послать нужно, и тот опять бочки горючего с собой повезет, там автозаправок нет. К тому же дорого это. Антарктиде от России денег мало достается. Всё больше пустых бочек.

— А ты добавь денег.

— Сначала я их заработать должен. Вот перевезу грузы на «Восток», другие посмотрят, и тоже поручат перевозить грузы нашими дирижаблями.

— Кто — другие?

— Американцы, японцы, да мало ли кто. Только сначала доказать нужно, что наши дирижабли удобнее, надежнее и выгоднее тракторных поездов и самолётов с вертолётами. Докажу — будут заказы. Появится прибыль. А из прибыли можно выделить деньги на уборку мусора. Но знаешь, чисто не только там, где убирают, но и там, где не сорят. Когда дирижабли появятся в Антарктиде, сорить перестанут.

— Ты тоже полетишь? На этом дирижабле?

— Думаю, выберусь, посмотрю, что и как, но работать будут специалисты. Этот дирижабль для Антарктиды не годится. Этот — для представительства, дирижабль-салон для руководителей. Сейчас строим два рабочих, «КЭЦ-Арктика». И на «Восток» сначала нужно доставить небольшой эллинг с мачтой, чтобы было куда причаливать.

— Его тракторным поездом повезут?

— Нет, дирижабль спустит, полярники быстро установят.

— Ой, а это внизу — что по деревьям бежит?

Алексей Александрович с ответом не спешил. Хотел, чтобы я сказал. Ладно, скажу

— Это Булька.

— Булька?

— Шучу. Это наша тень. Ты, Вика, про Незнайку читала?

— Нет. Незнайка для малышей.

— А ты сразу большой родилась?

— Нет, но… А почему — Незнайку?

— Да был такой мальчик, он на воздушном шаре путешествовал с друзьями. И гадал, что это там внизу за воздушным шаром гонится. Думал, собака Булька.

— Совсем как мы сейчас. Я прочитаю. Если она есть у нас.

— Если нет — будет, — сказал Алексей Александрович.

— Я редко мальчишеские книжки читаю.

— Так ведь других, считай, нет, — ответил я.

— У меня есть какие-то. Только скучные они. А еще с мисс Эвелин английские читаем.

— И как?

— Бывают интересные, бывают не очень.

Мы продолжали смотреть вниз.

— Не пора ли закусить? — сказал Алексей Александрович. — Здесь, на высоте очень кушать хочется. Воздух аппетитный.

Мы все посмотрели на часы. Тринадцать тридцать две.

Не только время, и сами часы были одинаковы, по крайней мере снаружи — что у меня, что у Вики, что у самого Алексея Александровна. Простенькие, пластмассовый корпус, пластмассовый браслет камуфляжной расцветки. Никаких бриллиантов, изумрудов, опалов. Мы все — одна команда.

— Мороженное будет?

— Будет, Вика, будет. Мы по-походному, стюарда нет. Вон та дверь ведет в буфетик, я сейчас принесу то, что нужно — объяснил нам Алексей Александрович. — А вон за той дверью — умывальник и всё остальное.

Действительно, небольшая уютная квартира.

Алексей Александрович вернулся с вазой фруктового ассорти — бананы, груши, персики и виноград. Он поставил вазу на столик и вновь ушёл. Пришел с тремя брикетами эскимо, вручил Вике и мне по штучке, а третью начал есть сам.

Делать нечего, я тоже развернул брикет. Хорошее эскимо — не мерзлое до твердости бетона, как бывает, а в самый раз.

За эскимо последовали фрукты. Я съел персик.

Вика достала из кармана коробочку, вытащила две капсулы, проглотила, заедая виноградом. Вот оно что. Вике нужно было принимать лекарства после еды, потому Алексей Александрович и принес перекусить — чтобы ели все.

Дирижабль замедлил полет, снизился. Теперь высота полета двести метров от поверхности земли, скорость — сорок километров в час.

Я летаю часто. На соревнованиях график плотный. Из Германии в Австрию удобнее поездом, а вот из Италии в Швецию — самолетом. Не говоря о Ханты-Мансийске. А уж в Корею…

Но в авиалайнерах я не чувствовал, что лечу. Чувствовал — везут. Усадят в железную банку, как сардинку к другим сардинкам, крышкой прихлопнут, и всё приключение.

А здесь — полёт. Тихий, плавный, и кажется, что естественный. Что люди и должны так летать — без рёва двигателя, без бешеного разбега, без вжимающей в кресло силы.

Впереди заблестело.

— Стынь-озеро, — сказал Алексей Александрович.

— То самое? — Вика обрадовалась, как радуются дети. Некорыстно.

— То самое.

— Оно такое… — это Вика мне, — зимой не замерзает ни в какие морозы, а летом вода никогда не прогревается. Плюс четыре градуса, что в январе, что в июле.

Мы полетели медленнее.

— А ещё, говорят, ночью из глубины порой появляются лучи света. Иногда же слышны звуки пения, тоже из глубины.

— Кто говорит? — спросил я Вику.

— Народные легенды айгусов.

— Понятно…

— Айгусы — родственный тунгусам народ, — сказал Алексей Александрович. — Айгусы населяли эти места, но в тридцатые годы ушли на север. Да