Поэтому сейчас еду домой, обедаю, а после обеда прикажу госпоже Гизелле предоставить мне все книги за последние, скажем, три года. И посмотрю, что там у нее понаписано. Будет официальный повод уволить всю семейку, если найду, что меня обворовали еще и тут.

В усадьбу я вернулась с готовым планом. Первое – проверить учетные книги. Второе – выяснить, что у нас сейчас есть в наличии на самом деле. И здесь, и в деревне. Деревенские явно могут поделиться со мной продуктами без малейшего вреда для себя. Третье – поехать в город к управляющему и потребовать, чтобы вернул мои деньги. И только четвертым пунктом я мысленно поставила вопрос – как я буду зарабатывать, чтобы стать самостоятельной и независимой. Ибо замуж я по-прежнему не хочу. Ни сейчас, ни через шесть месяцев.

– Госпожа Гизелла, – строго взглянула на экономку, когда она помогала мне раздеваться, принимая дубленку, капор и шаль, – прямо сейчас отнесите в мой кабинет все учетные книги по поместью за последние три года. Я хочу с ними ознакомиться.

Я была полна решимости вывести всех на чистую воду и не удивилась бы, если бы экономка кинулась бы мне в ноги, умоляя пощадить, как староста. Или гордо фыркнула бы и заявила, что незачем мне лезть в то дело, которое я не понимаю. Я по дороге даже слова подобрала, чтобы ответить.

Но госпожа Гизелла только кивнула и, передав вещи прибежавшей горничной, сказала:

– Хорошо, леди Лили. Но должна вас предупредить, у меня только те книги, в которых я веду учет домашних расходов. Полные книги по поместью забрал королевский управляющий еще летом, когда арестовали его сиятельство. И мы их больше не видели.

Вот куда я не сунусь, везде хвост этого управляющего. И я с таким удовольствием прищемила бы ему этот хвостик… До визга.

После обеда я села за книги. Почерк у госпожи Гизеллы был идеальный. Красивый, четкий. Все записи велись аккуратно, без единой помарки. Но меня больше интересовали цифры и обоснованность расходов, чем красота.

Проверять было довольно сложно. Зимний день быстро закончился, за окном стемнело, а работать при свете керосиновой лампы оказалось нелегко. Слишком темно.

Очень не хватало калькулятора. Приходилось высчитывать цифры, складывая их столбиком на листке бумаги. А писать пером, обмакивая в чернильницу. Одно неловкое движение, и все написанное исчезало под кляксами. Я пока хотя бы немного приноровилась, целый лист заляпала.

Я давно все бросила бы, но меня грела надежда, найти ошибку в записях экономки и прижать ее к стенке. Но в книгах все было четко. Сколько пришло, сколько ушло. От кого, за что и кому.

Со всем своим предубеждением, я не нашла к чему придраться. Если бы не личная неприязнь, я бы, наверное, оставила экономку на службе. Хотя бы ради заполнения этих книг, ибо писать так аккуратно проклятым пером – высший пилотаж.

Закончила проверку я поздно вечером. Глаза болели, будто бы в них насыпали песка. Хотелось зажмуриться, и как следует потереть их. Но я знала, это не поможет. И потому просто откинулась в кресле и расслабилась.

Мой кабинет, по сравнению с кабинетом экономки, был намного больше и выглядел гораздо богаче. Хотя обстановка была похожа: те же стеллажи с книгами и документами, стол, два кресла. Но помимо этого в кабинете стоял еще одни небольшой на две персоны круглый столик со стульями. Наверное, предыдущий хозяин имел привычку обедать или ужинать прямо в кабинете. Рядом располагался диван с деревянными подлокотниками и светлой обивкой. Он казался таким уютным, что захотелось присесть, а лучше прилечь, давая отдых застывшей спине.

Я сделала шаг, и вдруг заметила одну странность… Одна из картин над диваном как будто бы висела в воздухе, неплотно прилегая к стене. Мгновенно забыв про усталость, я вскочила и отодвинула картину.

Под картиной в стене располагалась небольшая ниша, в которой стояла шкатулка. Ее явно изготовили специально под размер ниши, и тот, кто брал ее в последний раз, поставил шкатулку слишком неаккуратно, отчего уголок слегка выдавался вперед, приподнимая картину.

Сразу вспомнились слова Гизеллы про сокровища. Трясущимися от волнения руками я вытащила шкатулку из ниши. Ключ от нее лежал прямо на столе рядом с чернильницей. Я еще гадала, для чего он нужен.

Поворот ключа, тихий щелчок… я затаила дыхание и открыла крышку. Внутри было пусто. Оно и понятно, вздохнула я разочарованно, вряд ли неизвестный торопыжка туда просто так лазил.

Интересно, а экономка знает об этом тайнике? И не она ли забрала то, что там лежало?

Я схватила со стола колокольчик и позвонила, вызывая прислугу.

– Клати, позови госпожу Гизеллу, – велела я заглянувшей на зов горничной и добавила, – и скажи кухарке, пусть накроет в столовой. Я спущусь через несколько минут.

Мне хватит времени, чтобы все выяснить.

Госпожа Гизелла вошла в кабинет и учтиво поклонилась. А я заметила, как ее взгляд стрельнул на стол, где стояла раскрытая шкатулка из тайника. И в глазах экономки появилась тревога. Ага! Значит она точно знает откуда эта шкатулка. И я пошла ва-банк.

– Госпожа Гизелла, – улыбнулась я холодно, – объясните мне, пожалуйста, откуда вам известно про тайник, и что вы забрали из этой шкатулки?

Экономка побледнела, но, сжав пальцы, учтиво ответила:

– Мне показал этот тайник его сиятельство. Сказал, что в случае чего я могу брать оттуда деньги на содержание дома. Что я и сделала, когда поступления от графа прекратились. Вы можете увидеть эту сумму в книге. Я записала ее в приход сразу после ареста его сиятельства.

Я кивнула. Да, точно, было такое в книгах. Я еще удивилась, как граф так точно рассчитал сумму необходимую для хозяйства… ведь деньги кончились аккурат после моего приезда. А если бы я не приехала?

Попой чую, что нечисто дело. Я подошла к книгам, и быстро пролистала страницы возвращаясь к той, самой последней записи о полученных деньгах… нет… все четко, так же, как все остальные цифры.

Но вот есть у меня ощущение, что эта хитрая штучка, госпожа Гизелла, пока я обедала, наведалась в кабинет, забрала деньги из тайника и вписала в книгу нужную сумму так, чтобы все было шито-крыто… Но спешка подвела ее, и она поставила шкатулку в нишу недостаточно аккуратно.

Только доказательств у меня нет. Но и доверия теперь тоже.

– Идите, – кивнула я на дверь, – я решу вопрос о вашей дальнейшей работе в доме завтра утром.

Госпожа Гизелла побледнела еще больше, судорожно сжала край белоснежного фартука, кивнула и ушла, затворив за собой дверь.

А у меня на душе заскребли кошки… не понимаю, почему? Я ведь все равно хотела ее уволить.

Вместо того, чтобы спать после тяжелого дня, я лежала в постели и размышляла. Сегодня я второй раз в жизни позволила себе делать то, что сама считаю нужным и правильным. И сделала первый шаг, чтобы стать настоящей хозяйкой поместья. Если я не растеряю этот настрой и дальше, то моя жизнь должна кардинально измениться. Я баронесса. И мне нравится быть такой… решительной, властной и поступать так, как считаю нужным сама. А не действовать по чьей-то указке.