Он слушал вначале безучастно. Словно застыл в невольничьей позе — ему лишь кандалов не хватало для достоверности. А позже, вздохнув, лёг, закинул руки за голову и прикрыл глаза.

И тогда стало ещё проще. Невольный зритель будто перестал существовать, и я отдалась на волю музыкальных волн.

Пальцы мои жили сами по себе. Они точно знали, куда нужно лечь, как прижаться к струнам, чтобы звук лился максимально чистый.

Акустика в тренажёрке была отвратная, но это не мешало ни мне, ни Королю.

Как только затихла печаль в бетховенском «Сурке», он приподнялся на локте и посмотрел на меня снизу вверх.

— Ты импровизируешь, знаешь? — голос его звучал глухо и хрипло. Гораздо глуше, чем обычно.

Я смотрела на него с испугом. Откуда?.. Никто не знал о моей маленькой тайне.

— Ещё. Сыграй ещё, — настойчиво просил он, и я перешагнула барьер. Выплеснула из себя то, что жило внутри, рвалось наружу ритмом, вязью звуков, зудело на кончиках пальцев и соединялось в те же, но немного другие мелодии.

Я видела, как горят глаза у Короля. Он воспрянул, будто его окатило живой водой. Словно силы, что покинули его, вернулись, наполнили энергией тело. Я не могла поверить, что сотворила с ним такое.

— Сколько тебе лет, Эль? — спросил Лео, когда я наконец присела на другом конце мата.

У меня тряслись колени и руки. Да я вся дрожала, будто промёрзла насквозь.

— Девять, — почти прошептала. Я боялась, что голос будет дрожать, как осенний лист на ветру. — С хвостиком, — добавила зачем-то.

— Тебе надо учиться, Эль. У тебя талант, — сказал и умолк. Погрузился в себя, снова склонив голову.

Он молчал, а я не могла. Я должна была знать. То, что о нём болтали, никак не вязалось с тем, что он говорил мне сейчас.

— Откуда ты знаешь? — прижала скрипку к груди. Я её так и не выпустила из рук. Голос гулко отразился от стен. Поскакал к высокому потолку. Туда, где толстым удавом висел канат.

Лео нахмурился и свёл брови, словно пытаясь понять, о чём я спрашиваю.

— Ну, об импровизации, о таланте, — поспешила пояснить и покраснела до корней волос, когда он кинул на меня насмешливый взгляд.

Но он не надо мной надсмехался. А, скорее, над тем, за кого я его принимаю.

Он ломал мои представления о Короле — парне, о котором шептались и рассказывали всякие невероятные истории.

— У меня мама — учитель музыки, — произнёс тихо-тихо, но я услышала. Точно так же, как уловила еле слышное слово, что прозрачным шёпотом слетело с его губ: — Была.



Лео

Настоящее время

Он проснулся рано — привычка. Терпеть не мог поезда. То ли дело машина… Но в этот раз выбирать не приходилось, да и капризничать Лео разучился рано.

Вдруг подумалось: чёрт с ней, с машиной. Даже хорошо: колёса поезда стучат, а на соседней полке спит Эль. Впервые за четыре года ему наконец-то было спокойно. Только раньше он этого не осознавал.

Он не вставал, чтобы не спугнуть её сон. Просто лежал и смотрел в потолок. Думал и прикидывал, пока мыслями не унёсся туда, откуда всё начиналось.

Десять лет назад

Он заприметил её, наверное, не сразу. Но сложно не заметить, что за тобой таскается тощая девчонка со скрипкой.

Он ей не мешал. И пацанам приказал не трогать. Пусть. Может, она в шпионов играет или ещё что. Лео забавляла её слежка.

В какой-то момент хотелось обернуться и напугать. Выкрикнуть что-нибудь дурацкое, вроде «Бу!», посмотреть, как она отшатнётся или начнёт улепётывать.

Что её тянуло к нему? Маленькая селёдка с косичками. Немного храбрая, но и отчаянно трусливая одновременно.

Случай с соседской собакой был именно случаем — не более. Но то, что она ему доверилась, прыгнув со стены, решило всё.

Больше Эль за ним не бегала. Он за ней ходил тенью, как маньяк, хотя у него и в мыслях не было ничего дурного.

Она просто отличалась. От пацанов и уличных понятий. От девушек, что вешались на него сами. От дома, где пахло безнадегой и нередко — алкоголем.

Король давно привык жить сам и заботиться о себе самостоятельно. Лео даже не помнил, в какой момент поменялся с матерью местами. Не она его опекала, а он её. Хрупкая, ранимая, немного не от мира сего. Ей было трудно жить и бороться, но она пыталась.

Эль чем-то напоминала мать — такая же, как лист, оторванный с дерева. Но в девочке Король смутно улавливал стержень и, сам того не замечая, шептал ей в спину: «Не сломайся, пожалуйста».

Эль стала не наваждением, а маяком. Светом, за которым хотелось идти, зная, что корабль не наткнётся на рифы, а достигнет берега.

Это была странная дружба взрослого мальчика и маленькой девочки. Дружба, длинной в одиннадцать дней с того момента, как он подловил её у музыкальной школы и накормил пирожками.

Король позволил быть себе слабым и… самим собой.

С Эль можно было не притворяться. Не играть мускулами. Не казаться злым и жестоким. Не нужно было никому выбивать зубы, чтобы доказывать своё превосходство.

Улица знала всего один аргумент — силу. И он научился быть сильным, как кулак, что уже ничего не ощущает, когда костяшки обрастают мозолями.

Ему нравилось с ней разговаривать, слушать бесхитростную речь — очень детскую и непосредственную. Но порой Эль умела удивлять. И тогда он видел слишком взрослые глаза на остром девчоночьем личике.

Такой она становилась, когда играла на скрипке, например.

Эль читала недетские книги. Он удивлялся: в таком возрасте? Что она понимает? Но Эль понимала. Они даже могли поговорить об этом.

Откровения. Неразменные монеты души, что остаются навсегда.

— Я познакомлю тебя с матерью, — Лео и сам от себя не ожидал подобного. Он… и стыдился, и любил мать одновременно. Душевная боль, которую не каждому покажешь.

Пацаны на районе воспринимали всё естественно: у многих из них — неполные семьи, нередко — пьющий родитель, а то и оба. Но Королю не становилось легче оттого, что он «такой как все». Он лишь заковывал себя в броню, за которую никому не давал доступа. Ни единому человеку.

Он ненавидел, когда его жалели или могли увидеть хоть малейшие признаки слабости. Эль стала исключением. Отдушиной. Девочкой, которая могла его пожалеть и погладить по всклокоченным волосам маленькой ладонью.

— Не боишься? — пытливо посмотрел он Таньке в глаза.

— Нет, — честно ответила она. Любопытство маленьким зверьком светилось в серых глазах.

Она слышала сплетни — вот что увидел Лео и даже немного разозлился. Он всегда болезненно воспринимал разговоры о матери, и не одна морда была бита просто за косой взгляд, не говоря уж о плохом слове в адрес его родительницы.