– Да есть у нас один. Он стал непонятным. Усложнился. Перестал быть простым человеком. Ходил и говорил каждому: «Не все так просто! Нам надо всем меняться. Мы не должны так жить. Надо … чего-то … надо …». Я не запомнил, что он еще говорил. В общем, он отступник. Когда он так говорил, мы страдали. А его казнь, это избавления от наших страданий. Верно, ведь? Мы таких, в общем-то, уважаем. Но они приносят нам несчастья и их надо устранять с нашего пути. Тогда мы все становимся лучше, чище и величественнее. Поэтому праздник. Все радуются. А мне его жалко. Он умел говорить. Но, что делать? Поедем, уже пора.

– Ну, что же, надо так надо, – удрученно сказал Борис, – мы готовы.

По дороге к ним присоединился Дмитрий Дмитриевич. Они поехали на четырёхдверном пикапе, похоже собранном из деталей разных автомобилей. Там где должен быть номер сияли как ордена на ветеране многих войн разные фирменные знаки: Тойота, Фольксваген, Мерседес и другие. Штук двенадцать, не меньше. Несмотря на то, что машина, по местным меркам, была представительского класса, по пути двигатель несколько раз глох. Каждый раз Юра сильно, но равнодушно ругался, выходил, открывал капот, что-то там делал и они ехали до следующей поломки. Вскоре, астронавты узнали дорогу. Они ехали по направлению к той свалке, рядом с которой три дня назад приземлились. По дороге разговаривать было невозможно, потому, что машина издавала звуки такой силы, что нельзя было расслышать друг друга.

Пикап, натужно рыча, долго взбирался по серпантину каменистой дороги на вершину холма. Того холма на вершине которого Борис и Рудольф видели развалины строений. Приторный сладковатый запах проникал, казалось, сквозь кожу. Когда они заехали на самый верх сопки, оказалось, что здания, которые казались им ранее развалинами, были вполне себе целыми.

Старое облезшее одноэтажное здание из кирпича, то ли склад, то ли барак. Рядом у самого края сопки стояло относительно новое строение из серых сэндвич панелей. К нему была пристроена большая веранда. Часть веранды накрывал навес, а часть висела в воздухе как консоль, на подобии балкона. Когда астронавты в сопровождении Дмитрия Дмитриевича зашли на веранду, перед ними открылся панорамный вид на свалку.

С этого места вид на мусорный полигон открывался более масштабный. Первый раз они не могли видеть противоположную сторону расщелины. Тут мусор подбирался почти к вершине сопки.

Было видно, насколько полигон огромен. С другой стороны самосвалы похожие на ту машину, которая попалась астронавтам в городе, шли почти непрерывным потоком. С отвратительным тупым звуком самосвалы сбрасывали мусор и тут же уезжали. На каждую кучу буквально набрасывались люди и быстро разбрасывали ее по сторонам. Едва можно было разобрать отдельные фигуры, – болезненные бледные тела со вспухшими суставами. Стаи ворон, чаек, крачек вперемежку кружились над людьми, мусором, машинами. Гвалт стоял невыносимый.

На веранде стояли пластиковые кресла, такие же, как на стадионах. Трое астронавтов и Дмитрий Дмитриевич сели на почетные места. Кроме них никто не сидел. Откуда-то появился священник. Он спешил и оттого с трудом дышал. Дмитрий Дмитриевич обратился к нему:

– Опаздываете, Ваше Святейшество.

– Господь даст, не опоздаю. Без меня все равно не начнете. Как здоровье нашего высокочтимого Главнокомандующего? – священник обращался к Дмитрию Дмитриевичу, но жадно смотрел на астронавтов. Он не мог отвести глаз от них. Правда, сел подальше от них. У него был низкий бархатный голос. Он был одет в длинную до пола черную рясу. Ряса была чистой, сверкающая глянцевой новизной, но удивительно длинной. Ее низ волочился по грязи. У него была пышная, аккуратно подстриженная борода, которую он время от времени поглаживал левой рукой. В правой был красиво инструктированный посох. Его сопровождающие, два молодых человека в рясах, остались стоять позади.

– Да вы лучше моего осведомлены о здоровье покровителя страны. Не так ли, Владыко? – с некоторой долей ехидства спросил Дмитрий Дмитриевич.

Пронзительно завыла сирена. Этот звук заставил всех напрячься. Они увидели, как внизу, сотни рабочих бросили работу и с радостным возбуждением быстро направились к месту деревянного помоста, стоящего почти в центре свалки. Некоторые из них побежали.

Сирена смолкла. Ее сменил звук фанфары и солдаты в парадном, торжественным строем подвели преступника. Помогли ему преодолеть ступени наверх. Совсем молодой человек в шортах, в разорванной майке и в шлепанцах. Худой, высокий, с какой-то математической кривизной тонюсеньких ножек. Поломанный школьный циркуль, а не человек. Он весь дрожал. У него был потерянный и жалкий вид. Широко раскрытые глаза рыскали вокруг в поисках надежды. Его подвели к скамье и усадили на нее. Появился художник с мольбертом. В его походке, ужимках, в том, как он двигал руками, выпячивала угодливость благодарного нищего. На нем был красный бархатный жакет на голое тело. В нем он смотрелся как красная клякса на сером фоне. Художник суетно расставил мольберт и старательно стал вырисовывать цветной портрет приговоренного. Толпа все это время торжественно молчала. Даже птицы, казалось, умолкли. Через пятнадцать минут портрет был готов. Художник снял с мольберта лист бумаги и наклеил его на кусок фанеры с длинной рукоятью, который он принес с собой. Гордо поднял высоко за рукоять портрет и толпа хором радостно вздохнула. Да так громко, что птицы сорвались и бросились кружить стаей вокруг людей. Из-за дыма и дальности астронавты плохо видели детали портрета, да это было и неважно. Они смотрели на это, как на убогий уличный театр абсурда. Тут к несчастному подошел тот самый крупный человек, которого Борис и Рудольф видели прошлый раз в центре свалки на помосте, и которому они тогда еще дали прозвище – царь свалки. Несмотря на свою массивную округлость в нем не было солидности, а выглядел он как вертлявый комический персонаж с претензиями на серьезного клоуна.

Он долго и демонстративно мял и сворачивал в клубок какую-то цветную массу, похожую на смесь мухоморов и травы, затем смачно ее пережевал. Когда уже слюни потекли у него изо рта, он короткими и чересчур, толстыми пальцами, с силой засунул эту жижу в рот несчастного.

Друзья переглянулись.

– Наркотическое что-то? Может, для обезболивания? – тихо задал вопрос в воздух Рудольф.

В этот момент его Преосвященство по-медвежьи подошел к перилам веранды и крупным жестом трижды перекрестил мученика издалека. Все находящиеся внизу радостно завыли. Четверо охранников царя свалки выделяющихся своей силой, восприняли этот жест как команду и радостно подбежали к жертве, грубо связали ему жгутами руки и ноги. Затем взяли его как нечто неодушевленное, подняли вверх, шлепанцы слетели