И сделалось мне снова страшно. Не охота в болотах то подыхать.

– Ладно, – говорю. – Ну, а сердце то, как нам выбраться поможет?

– Поможет, поможет, – говорит Микола и рот сухарями набивает. – Скоро сам увидишь.

Минут пятнадцать сидели мы так на земле, трапезничая и разговаривая о лесе, да о планах наших будущих. А в планах у нас было Хаму назад воротить.

– Так ты тоже знал его? – у Миколы про Хаму спрашиваю.

Микола жевать перестал, посмотрел на меня, как на идиота, а потом говорит:

– А ты думаешь, зачем я вообще с тобой пошел?

– У нас было соглашение.

– Плевал я на соглашение. Я из лесу хочу выбраться.

– А давно ты здесь? – спрашиваю.

– Сорок шесть или сорок семь, – отвечает. – Я уж сбился считать.

-Дней? – уточняю.

– Лет, – говорит, вздыхает и повторяет: – Лет.

Ладно, поели мы хорошенько, да еще на ужин оставили. Пора было в путь-дорогу отправляться. Но прежде, чем идти, мы вспомнили, что кортик потерян и оружия у нас никакого нет. На островке нашли мертвое, почти высохшее деревце. С него пообломали пару толстых веток. Ломались они с таким смачным хрустом, что по всему болоту раздавалось долгое эхо. Места слома острые, в несколько кривых зубьев, так что при желании такая штука могла проткнуть любую кожу и войти в плоть глубоко.

Мы обошли островок кругом, подыскивая безопасное место, чтобы в зеленую тину спуститься. Остров оказался метров тридцать в диаметре, так что выбирать то особенно не из чего было. Ступай куда хочешь, все равно места незнакомые. Но Микола выбрал всё же бережок без кустов, ногами босыми осторожно пощупал болото и туда ступил, медленно проваливаясь до колен, а потом и выше. Стоит он с палкой в болоте, как с посохом и, словно святой какой, с глаз потихоньку исчезает. Я вроде за ним лезть, а он такой:

– Ты стой пока, – говорит. – Если что, вытащишь меня.

Я стою и смотрю, как ноги Миколины в зеленой жиже исчезают. И дальше опускаются. Я коленями на землю встал и копье ему протягиваю:

– Хватайся! – говорю.

Но Микола повременил еще пару секунд, и, вдруг, перестало его болото сосать. Остановился он где-то по пояс.

– Теперь давай сердце, – говорит Микола. – И сам спускайся.

Я кинул ему рюкзак и рядом с ним в болото спустился. Микола вытащил сердце, которое продолжало кровоточить. Кровь капала с ладоней прямо в зеленую воду. И как капля в болото упадет, так там пятно красное расплывается.

Микола медленно и бережно опускает ладонь с сердцем прямо в воду, как ребенка новорожденного. Я смотрю на это весь завороженный, не дышу почти.

Вода болотистая омыла сердце бизонье и тут оно вдруг забилось. Стенки кровавые задергались туда- сюда и по воде рябь пошла. Микола ладонь и вовсе из-под сердца убрал, а оно на плаву лежит и бьется, как живое. Смотрели мы на это представление минуты две, а потом из кровавого ошметка этого отросток вылез. Словно у сердца крысиный хвостик отрос. Вытянулось это отчленение по воде на длину локтя где-то и тут сердце поплыло, как головастик.

Микола повернулся ко мне и лицо у него счастливое, будто он мармеладку проглотил.

– Видал? – мне говорит.

Я очумело так киваю.

– Ну вот, теперь за ним идем! – командует Микола. – Да не отставай, смотри. Второго сердца мы уже не найдем.

Сердце неспешно поплыло по тинистой поверхности болота в молочный туман и мы, опираясь на палки-копья, как старцы-волхвы, двинулись следом.

20 серия. Курсис Эпиктус

Я, конечно, знал, что Бизон убит и можно уже выдохнуть, но плывущий туман, что обволакивал нас невесомым покрывалом, таил в себе пугающую неизвестность. Мне было не по себе ещё и от того, что вел нас к цели не друг, а частичка демона, которого мы убили самым варварским способом.

Холода я не ощущал из-за страха. Голый по пояс, в засохших пятнах грязи и крови, я лишь думал о том, как выбраться из столь злачных мест. Мой подручный, рваная одежда которого делала его еще страшнее, двигался бодро, но осторожно. Микола старался сохранять дистанцию вытянутой руки до плывущего сердца-головастика. Чтобы успеть схватить его, если проводник вздумает убежать.

Движения паренька(который, кстати был примерно на тридцать пять лет старше меня) были до крайности аккуратными, и каждый новый взмах копья-посоха он старался делать так, чтобы минимально возмутить здешнюю таинственную среду. Я, признаться, едва поспевал за отрядом. Мои ноги в дырявых кедах постоянно соскальзывали и стремительно погружались в податливое дно разлагающейся органики.

Вот Микола слышит всплеск позади себя и строго цыкает:

– Да не шуми ты так! Всякую тварь еще разбудишь.

– Какую тварь? – говорю, а сам опять равновесие теряю и посох-копье громком плашмя на воду падает.

– А ты погоди немного, – невозмутимо отвечает Микола с явным сарказмом и не останавливаясь – Сам скоро увидишь.

– Хорош нагнетать, слышь, – говорю, но теперь уже ровнее иду.

Нагнал-таки подлец страху.

Шли мы так долго, молча, в основном. Говорить не хотелось потому, что голоса в таком молоке сразу в призраков превращаются. Я старался больше не шуметь, но выходило это у меня через раз. Из тумана то там, то здесь проглядывали плоские островки с темными корягами и колючими кустами. На сушу мы не забирались, пока силы позволяли идти вперед.

Мы не знали времени, но где-то через час вышли к странному месту. Туман чуть расступился и вода почище стала. Слева от себя я заметил широкий зеленый лист и на нем луковидный белый цветок на коротком стебельке качается. Похож немного на кувшинку, но форма у него чудная.

Я как Миколе на цветок показал, так он сразу переменился в лице, будто призрака увидел. Он быстро проводника-головастика за отросток хватает и поворачивается с ним ко мне. Весь серьезный такой и молчит. В руке сердце на хвосте болтается и продолжает судорожно биться, а капли крови в болота падают и расплываются алыми пятнами.

Кап-кап. Кап-кап.

– Чего ты? – говорю.

А он мне:

– Тсс!

Замерли мы с ним и почти не дышим. Скоро слышу: по воде раздается тонкий высокочастотный звук, почти незаметный, словно вдалеке гадюка своей погремушкой трясет.

– Это Курсис Эпиктус, – говорит Микола шёпотом. – Открой сумку, дальше сами пойдем.

Микола закинул сердце