— Может, потому, что после стольких лет молчания вам наконец-то нужно облегчить душу? — предположила Грейс.

— Однако это не объясняет, почему в качестве слушательницы я выбрал именно вас.

Грейс отшатнулась:

— Это грубо.

— Приношу свои извинения, — отрывисто произнес Цезарь, несколько томительно долгих секунд смотрел на нее, потом вскочил. — Если вы передумаете и пожелаете отдохнуть, пройдите через салон. Спальня находится в заднем отсеке. — Он отошел и снова сел рядом с Рафаэлем. Через несколько секунд он откинулся на спинку кресла и, как и начальник службы безопасности, закрыл глаза.

Через некоторое время они, судя по всему, уснули. Чего Грейс сделать не могла. Сначала к ее глазам подступили слезы. Она была оскорблена грубостью Цезаря. Кроме того, девушка размышляла над тем, что он рассказал о своих родителях. Быть приемным ребенком непросто. Нельзя избежать Вопросов, кто твои настоящие родители, почему тебя бросили и тому подобное. Но каково пришлось семье, которая потеряла двухлетнего ребенка, которого, по словам Цезаря, все обожали? Грейс не могла это даже представить.

— Потрясающе…

Цезарь взглянул на девушку, сидящую рядом с ним в лимузине. Работал кондиционер. Рафаэль сидел рядом с шофером, отделенный от них стеклом и, по мнению Грейс, выглядел как хищник, ожидающий нападения в любой момент.

Остаток полета Цезарь провел, сожалея, что затеял разговор с Грейс Блейк о своей семье. К тому же ему не нравилось, что он резко оборвал тот разговор. Кроме того, он заметил слезы в ее аквамариновых глазах и терзался по этому поводу тоже. Он никогда не обсуждал дела семьи или свою личную жизнь с кем бы то ни было. Почему же он доверился Грейс? Цезарь не находил ответа.

Лицо его смягчилось, когда он заметил, с каким искренним восхищением Грейс разглядывает мелькающие за окном городские кварталы.

— Насколько я понимаю, вы никогда не были в Аргентине?

Грейс качнула головой, каскад ее волос всколыхнулся.

— Мои родители были адвокатами, поэтому они могли позволить себе летать с нами во Флориду или на Карибы во время отпуска. Но мы никогда не были в Аргентине. Я, правда, видела мюзикл, но это совсем не то.

Цезарь с недоумением взглянул на нее:

— Не по… — Потом он кивнул. — Кажется, я догадываюсь, о каком мюзикле идет речь. Там показана Аргентина пятидесятых годов. С того времени многое изменилось.

— Здесь прекрасно! — Грейс не уставала восхищаться зданиями, парками, граффити. — А люди выглядят расслабленными. Мне даже показалось, что какая-то пара танцевала на улице.

— Танго, — объяснил Цезарь. — Его часто исполняют странствующие музыканты. Впрочем, танцевать может любой, кто пожелает.

Глаза Грейс расширились.

— Вы когда-нибудь… Нет, конечно нет. — Она покраснела.

Рот Цезаря скривился.

— Я никогда не танцевал танго на улице, но любой уважающий себя аргентинец должен уметь его исполнять.

— Вот как, — протянула Грейс.

Цезарь вздернул бровь:

— А вы танцуете танго?

— Плохо. — Она грустно улыбнулась. — Мои родители хотели, чтобы мы с Бет научились танцевать, поэтому, когда мы были подростками, они записали нас на курсы бальных танцев.

— Мои родители тоже, — подхватил Цезарь.

— Бет танцует гораздо лучше, чем я, — с любовью в голосе произнесла Грейс. — У нее врожденное чувство ритма.

— А у вас его нет?

Хрипотца, появившаяся в голосе Цезаря, заставила Грейс задуматься: а о танго ли они говорят?

— У меня оно средненькое.

Грейс опустила глаза, чтобы не встречаться с пристальным взглядом Цезаря Наварро. Ладони ее слегка увлажнились, как только она представила себе, что они с Цезарем исполняют этот эротичный танец, глядя друг другу в глаза.

«Этого никогда не будет, Грейс», — твердо сказала себе девушка. Она прилетела в Буэнос-Айрес только затем, чтобы приготовить праздничный ужин в честь дня рождения Цезаря Наварро, и ни для чего более.

Грейс поерзала на кожаном сиденье:

— Нам еще долго ехать? Я хотела бы освежиться после длительного путешествия.

Холодный душ ей явно не помешает, но перелет из Англии в Аргентину здесь ни при чем.

— Еще несколько минут, — последовал бесстрастный ответ, и Цезарь отвернулся к окну.

Он снял пиджак, закатал рукава рубашки до локтей. На его мускулистых руках росли черные волоски. На левом запястье блестели золотые часы. Пальцы у него были длинные и тонкие. Интересно, какие ощущения возникнут, если…

«Это надо немедленно прекратить!» — одернула себя Грейс. Иначе она рискует выставить себя полной дурой.

— Вы ожидали увидеть что-то другое? — спросил Цезарь, заметив удивление на лице Грейс, когда она вышла из машины.

— Вы вроде бы говорили, что живете в квартире.

— Мои апартаменты расположены на верхнем этаже этого дома. Или вы предполагали, что речь идет о современном небоскребе? — улыбнулся Цезарь.

Грейс действительно не ожидала, что его квартира располагается в четырехэтажном особняке, окруженном садом, за которым виднелся парк. Очень легко представить там семью на пикнике, играющих детей, собак…

— Я понятия не имела, — пробормотала Грейс.

Цезарь объяснил:

— Дом расположен в районе Реколета. Он считается очень тихим и спокойным по сравнению с шумным городом.

Скорее всего, это район не для бедных, решила Грейс, медленно следуя за Цезарем в прохладу дома. Их шаги эхом отдавались в мраморном холле, пока они шли к лифтам. Три лифта. Без сомнения, по одному на каждый этаж.

— А как же Рафаэль? — спросила Грейс, когда Цезарь отошел в сторону, чтобы позволить ей войти в лифт первой.

— Он присоединится к нам, когда отдаст распоряжения относительно багажа, — ответил Цезарь, входя в просторный, отделанный зеркалами лифт.

Грейс ощущала легкое головокружение. Она оказалась в другом мире, приняв предложение работать поваром-экономкой у Цезаря Наварро. То был роскошный мир дорогих английских особняков, личных самолетов, лимузинов с шофером, камер видеонаблюдения. Грейс подняла глаза и подавила вздох. Да, вот еще одна камера, поняла она, заметив мигающий огонек.

Рот Цезаря напрягся, когда он увидел, на что она смотрит.

— Почему камеры вас так сильно беспокоят? — нетерпеливо бросил он, нажимая кнопку нужного этажа.

Грейс повернулась к нему:

— Почему они не волнуют вас?

Его темная бровь поползла вверх.

— А почему они должны волновать?

— Потому что… ну, потому что они не дают возможности побыть наедине с самим собой.