женщина чуть старше семидесяти. В ней было что-то от Кэтрин Хепберн, в том, как она перемещается, – плавая с легкой уверенностью, покачиваясь открывая дверь, приветствуя меня широкой улыбкой. Флоренс провела мне экскурсию по дому, спроектированному Джозефом Эйхлером. Это было типичное для Пало-Альто бунгало середины прошлого века с апельсиновыми и лимонными деревьями. На кухонном столе я заметила два одинаковых экземпляра журнала «New Yorker» на кухонном столе.

– Почему их два? – спросила я.

– Это единственное, что мы с Ладорис не можем поделить, – ответила она, смеясь.

Ладорис – ее партнерша уже больше тридцати лет, известная как ЭлДи, или «сама», как зовет ее Флоренс, а для всего остального мира – судья Корделл. Она знаменитость Пало-Альто. Первая судья афроамериканка, заседавшая в Верховном суде. Сейчас она в отставке, предоставляет юридические комментарии для национальных новостей и протестует по всем вопросам, от отстаивания независимости судебной системы до борьбы с жестокостью полиции. Если вы живете в Пало-Альто, Ладорис наверняка либо вам помогала, либо регистрировала брак, либо защищала.

Как только я сняла обувь и переступила порог дома, мы с Флоренс стали соучастницами преступления. Она стала моим посредником на пути к Розенхану. Она была той, на кого я могла положиться на каждом этапе расследования, которое принимало все более удивительные повороты. Она была человеком, который лучше всех разбирался в мыслях и тайнах Розенхана. Они познакомились на вечеринке у общего друга, когда она вступила в беседу о том, что почти все ругательства, направленные на мужчин, на самом деле направлены на женщин. Ее поддержал лысый мужчина с горящими глазами, и они стали перечислять слова, подтверждающие ее теорию.

– Сукин сын, ублюдок…

– Твою мать… – добавил он.

Они отбарабанили столько эпитетов, сколько вспомнили, и когда у них кончились оскорбления, уже были друзьями.

Я попросила Флоренс помочь мне разобрать десятки страниц рукописей Розенхана, нацарапанные в желтом блокноте до и во время госпитализации для эксперимента. На первый взгляд его почерк казался легким и понятным – он писал очень красиво. Но, как ни странно, стоило начать читать, как нельзя было понять ни буквы. – «Суп Дэвида» означает «сущность Дэвида», – рассмеялась Флоренс.

На несколько месяцев я зарылась в неопубликованной рукописи. Как я быстро узнала, исследование началось не с того, что Розенхан хотел испытать известную ему психиатрию, и не с вдохновленного Нелли Блай любопытства к устройству психбольниц, а с запроса студентов, посещавших его расширенный курс патопсихологии в Суортмор-колледже в 1969 году.

«Все началось как вызов, – рассказал Розенхан местной газете. – Я преподавал психологию в Суортмор-колледже, а мои студенты жаловались, что курс слишком концептуальный и абстрактный. Тогда я сказал: “Хорошо, если вы действительно хотите знать, кто такие психические пациенты, то сами станьте ими”».

Январь 1969 года

Суортмор, Пенсильвания

Казалось, кампус (да и весь мир) сходит с ума. За шесть первых месяцев 1969 года в университетских кампусах было более 84 взрывов, угроз взрывов и поджогов. Через несколько месяцев всю Америку шокирует серия убийств «Семьи» Мэнсона. Захваты самолетов были обычным делом. Мир только что видел, как полицейские применяли дубинки и слезоточивый газ против безоружной толпы протестующих во время съезда Демократической партии в Чикаго, пока те скандировали: «Весь мир смотрит!» Инаугурация Ричарда Никсона пришлась на ту же неделю, что и начало весеннего семестра в Суортмор-колледже. Некоторые студенты Розенхана присоединились к десяткам тысяч других в Вашингтоне, крича, свистя, бросая бутылки в президентский кортеж, поднимая плакаты «Никсон – номер один… военный преступник номер один»[24]. Воодушевленный Никсон высунулся из люка лимузина, показав свой знаменитый жест «Виктория»[25]. Теперь мы знаем, что корыстный политический интерес Никсона привел к продлению войны во Вьетнаме[26] – его личная победа была достигнута всеми возможными средствами. В вечерних новостях показывали войну во Вьетнаме в режиме реального времени, когда в 1968 году потери достигли своего пика. Мы вели заведомо проигрышную борьбу с врагом на другом конце планеты, убивая тысячи молодых людей, но ради чего? Казалось, что такие необъяснимые действия во всем мире означают, что безумие покинуло пределы психбольниц. Некоторые юноши, призванные в армию в результате лотереи[27], использовали систему, притворяясь сумасшедшими, чтобы не попасть на войну. Ну а почему бы и нет? Все вокруг казалось безумным.

Они отбарабанили столько эпитетов, сколько вспомнили, и когда у них кончились оскорбления, они уже были друзьями.

«Легко забыть, какими напряженными были шестидесятые», – говорил выпускник Суортмора Марк Воннегут (сын того самого писателя) в своих мемуарах «Экспресс в Эдем»[28], где он описывал собственный психоз, случившийся в то неспокойное время.

В 1969 году понятие психического заболевания (безумия, сумасшествия, отклонения) стало темой яростных обсуждений, как никогда раньше в истории нашей страны. Теперь это были философские, а не медицинские дебаты. Может, «психическое заболевание», вопрошали многие, это просто способ выделиться? Безумия больше не стеснялись – оно подошло поэтам, художникам и мыслителям всего мира. Это был более просвещенный способ жизни. Молодежь подхватила слоган психоаналитика Фрица Перлза (популяризированного Тимоти Лири): «Сойди с ума, чтобы прийти в чувство». Только единицы оставались в здравом уме.

А потом были наркотики. Джоан Дидион писала: «Два миллиона американцев бросили кислоту к 1970 году, узрев “другую сторону”, и присоединились к “революции в сознании”, веря, что “истина находится по ту сторону безумия”». Они не хотели того, что ожидало от них общество (школа, родители, президент Никсон). Им казалось, что они отгородились от сумасшедшего дома колючей проволокой – и, может быть, так оно и было.

Молодежь перебралась в утопические общины у черта на рогах. Одной из самых популярных наклеек на бампер в стране была надпись «сомневайся во власти». «Взросление в абсурде»[29], написанное открытым бисексуалом и анархистом, связавшим разочарование молодежи с подъемом корпоративной Америки, стало лидером бестселлеров на рынке. Сюрреалистический фильм 1966 года «Червовый король» демонстрирующий городок во Франции времен Первой мировой войны, где власть захватили счастливые обитатели местной психбольницы, заставил зрителя задаться вопросом, а кто действительно сумасшедший в разоренном войной мире, кто же лишился рассудка? Роман «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи сделал больше, чем любая другая книга для подстрекательства общественности против психиатрии. Через несколько лет зрителей еще больше возмутит фильм 1975 года с Джеком Николсоном. Сила истории Кизи выдержала испытание временем. Я уверена, что если попросить привести пример попавшего в психушку «здорового» человека, большинство назвали бы именно Макмерфи. Хотя роман подразумевал критику несоответствия стандарту в целом, книга всегда будет ассоциироваться со злом психиатрии. По словам одного психиатра, она «породила основу недоверия к психиатрии с точки зрения общества, а не людей с психическими заболеваниями».

Кизи,