Перед тем как заскочить в подошедший к остановке автобус, Женя торопливо обняла подругу за полные плечи, прижала к себе на секунду, клюнула в мягкую щеку. Хорошая она. Настоящая, земная, теплая. И любит ее по-настоящему. А что кусает иногда – так это не от вредности вовсе, а от простоты непритязательной. А может, и не она вовсе кусает, а ее, Женино, раненое женское самолюбие такими комплексами тешится.

Скорей бы уж зарастала эта рваная рана, что ли. Все болит и болит…

Максимкин тренер был ничего себе мужчина. Симпатичный, с усами. Долго раскладывал перед ней весь затратный на Максимкин каникулярный отдых пасьянс, будто оправдываясь за получившуюся в итоге значительную сумму. Женя кивала вдумчиво, на самом деле совсем даже не вникая в эту занудно-путаную калькуляцию. Зачем? Все равно возьмут столько, сколько им надо. Ну, обманут маленько. Подумаешь. Кто сейчас не обманывает бедных родителей, скажите? Тренерам, им же тоже жить надо.

– …Вот, пожалуйста! – легко отсчитала она и протянула усатому тренеру требуемую сумму. – А скажите, мой сын – он как, хорошо занимается? Получится из него хоккеист или так, для здоровья просто?

– Ну что вы… – растянул губы в приятной улыбке тренер. – Конечно получится! Он у вас парень такой… Хоть и покладистый, но с характером! И целеустремленный… Сразу видно – из хорошей семьи! Да и не может быть у такой крайне симпатичной мамочки плохого сына…

– Да? – вскинулась неловко Женя от неожиданно прилетевшего комплимента. – Ну что ж, тогда спасибо…

Всю дорогу до дома она улыбалась. Вот, оказывается, как мало надо обиженным судьбою теткам, чтоб настроение поднялось! Сказал мужик комплимент – и нате вам, пожалуйста! Мы уже и поверили, что и в самом деле такие мы и есть, крайне симпатичные…

Дверь ей открыл Максимка. Взглянул в вопросительном ожидании, но вслух ничего не спросил. Да и не успел бы – Женя поторопилась и сама сообщить ему радостное известие:

– Все в порядке, сын! Поедешь ты в зимний свой лагерь! Я сейчас от тренера твоего иду…

– Правда, мам? И денег хватило?

– Ага, хватило! Еще и на подарки осталось! Я, может, измудрюсь тебе еще и мобильник новый купить…

– Ой, да не надо, мам! Я и со старым еще похожу! Хотя он уже сдох совсем… Мам, а я картошки пожарил! Хочешь?

– Ах ты моя умница! Хочу, конечно!

– Тогда мой руки и иди ешь! И ужин готовить не надо!

– Слушай, а Катьку мы чем кормить будем? Картошку она точно есть не будет…

– Да она сказала, что поздно сегодня придет… Вроде как на день рождения к кому-то ушла, что ли…

– К кому?

– Ой, я не знаю, мам!

– Хм… Что-то я не припомню, чтобы у кого-то из ее подружек был перед Новым годом день рождения… Ладно, потом я с ней поговорю…

Нехорошее предчувствие легким ветерком пробежало по хорошему Жениному настроению и тут же исчезло, его не испортив. Вернее, она отогнала его старательно, это предчувствие. Конечно, дочка ее еще та девушка и запросто может выдать что-нибудь несусветное, но по большому счету она умная девчонка, без глобальных глупостей в голове. И все равно – глаз да глаз нужен…

Однако разговора с Катькой в этот вечер не получилось. Неожиданно для себя Женя заснула прямо в кресле перед телевизором. Главное, крепко так заснула, будто физической работой умаявшись. Встрепенулась, когда за окном уж вовсю белая луна выкатилась, заглянула к ней уныло в комнату. Потянувшись сладко, Женя выключила телевизор, тихо прошла к дверям Катькиной комнаты, заглянула… Дочь спала безмятежно, рассыпав густые волосы по подушке. Наушники от плеера свалились на пол, послушно выдавали в никуда бубукающую на одной ноте мелодию. Прокравшись к лежащему рядом с подушкой маленькому устройству, Женя тихонько нажала на кнопочку отключения, поправила на Катьке одеяло и пошла к себе – спать. Только бы не заспать свое хорошее настроение, пусть бы продержалось подольше…

Хватило ей этого настроения и на весь следующий день. Может, потому, что выдался он на редкость для декабря теплым, и она позволила себе даже пешком от работы до дома пройтись. В другие-то дни теперь в куртке не особо прогуляешься… Да и в магазины по пути не мешало бы зайти, приглядеться к новогоднему товару, где что дают подешевле. Катька наверняка себе новый прикид запросит, вот она и сориентируется, куда ее потом привести. Да и продуктов прикупить надо, холодильник совсем пустой. И чашку кофе можно себе позволить в уютном кафетерии… В общем, время протекло абсолютно приятно и незаметно, будто и не было его. Когда к дому подошла, часы уж девять показывали. Вот уже и родной двор… А во дворе явно что-то происходит, очень интересное…

Во дворе, аккурат около Жениного подъезда, обнаружилось стихийное маленькое собрание – из старушек в основном, активно что-то обсуждающих. Маленький такой митинг собрался, только без обычных для митинга лозунгов-транспарантов. А еще стояла возле подъезда, опасно белея боками, машина скорой помощи. А впритык к ней и милицейская машина обнаружилась, джип желто-синий. Припустив бегом, Женя подлетела к митингу, схватила испуганно за плечо старушку соседку:

– Баб Аня, что такое случилось-то? Это к кому «скорая»? И почему милиция?

– Что, что! – сердито отозвалась баба Аня, поправляя на голове толстый пуховый платок и сжимая бледные губы противной куриной гузкой. – Подружка твоя пришлая вон натворила чего-то!

– Какая подружка? Оксанка, что ли?

– Ну да. Оксанка, стало быть. И чего ты с ей дружбу стала водить, Евгения? Не пара она тебе, вовсе не пара… Ты женщина порядочная, хоть и одиночкой теперь живешь. А эта, гляжу, все мужиков каких-то басурманистых к себе водит… Не дружи с ней, Евгения! Слышь, чего говорю?

– А что, что с ней случилось-то? – снова затрясла ее за плечи Женя.

– Да мужика, говорят, порешила какого-то. Прямо в лифте и порешила. Сейчас вон его на носилках с лестницы спускают, сердешного…

– Да как это – порешила? Убила, что ли? Да не может быть…

– Чего не может-то? Всяко может. Раз к ей мужики толпой ходют, вот и случилась промеж них ссора…

– Промеж кого ссора? Говорите яснее, баба Аня! А то не понимаю я ничего…

– Да отстань, Евгения! Чего ты привязалась ко мне, репейка липучая? Сама толком ничего не знаю…

Баба Аня, отмахнувшись, изо всех сил приподняла грузное свое тело на цыпочки и вытянула из цигейкового воротника голову, стараясь разглядеть, что там в дверях подъезда происходит. В дверях и в самом деле что-то такое происходило. Два дюжих милиционера под руководством суровой врачихи в распахнутом красном пуховике, надетом прямо на зеленую медицинскую униформу, выносили брезентовые носилки. На носилках, запрокинув голову и обнажив щетинистую худосочную шею с острым кадыком, возлежал какой-то незнакомый парень. Совершенно безвольно возлежал, мотая головой из стороны в сторону и свесив длинную руку до земли. На скуластом его лице застыло желтоватой маской болезненное страдание, и вообще весь облик его, безвольно по носилкам распластавшегося, взывал к порыву настоящего человеческого сочувствия.