Он двигается по вагону, навстречу жёлтой жилетке, которая стоит поперёк дороги, и ей послушно предъявляют билеты. В жилетку упакован противный, рыхлый обжора, щёки жирные как свиной зад. Прямо под грудью узкий ремень, на котором держатся синтетические брюки, обтягивая монументальный зад. Как ему пройти мимо этого моржа? Мимо этого атланта, этой баррикады, этого запора? Нету прохода. Тот подходит ближе, ещё два купе между ним и Филипом, в них горстка пассажиров. Безвыходно. Филипу придётся объясняться. Ему придётся вещать в эту неаппетитную харю, а крошечные, прилежные зенки буду его ехидно оглядывать, а потом жирные пальцы будут записывать на бумажку его фамилию и адрес, хотя ни то, ни другое никаким боком не касаются этой бесформенной твари. Он видит мужчину в его безотрадном уродстве, пластиковую жилетку, облепляющую его противное брюхо, видит покрасневшую стерню на его неопрятно побритых щеках, противно, да, но при необходимости терпимо, если бы не шибала в нос эта вонь, этот кислый, проперженный, пропотелый дух войлока, тухлый, поднимающийся от самых подмёток, пот и смерть, как будто он укладывал трупы поленницей.

И он приближается. Филип уже может разобрать на его бейджике половину его фамилии, две буквы, J и О. Остальное скрыто складкой на этой светоотражающей жилетке, которая воняет резиной, но что бы там ни следовало за этими двумя буквами, не играет роли, потому что J и О согласно всем данным есть две самые тупые буквы алфавита. Кто носит в своей фамилии эти буквы, тот полное ничтожество; пропащий человек, кто живёт с такими инициалами. Теперь Филип знает, что делать. Он должен подчиниться своему состраданию и помочь этому кобольду, этому отродью пошлости, он должен снять с него заклятие. И первый шаг к избавлению – сухой удар в нос. Из океана лицевого жира выступает нюхательный пенёк – как мачта корабельного остова, затонувшего в жировой лагуне. Удар ребром ладони по впадине переносицы. Это обойдётся малым усилием и быстро исполнимо. Если ударить ловко и быстро, никто даже не заметит. Брюхан какое-то время будет занят своей болью и освободит проход. А дальше будет видно.

И вот внезапно визг, крик, поезд резко тормозит и почти швыряет Филипа на контролёра, который оторопело отворачивается и на крошечных ножках семенит в сторону лестницы. Тормоза поют, поезд останавливается, двери раскрываются. Филип единым махом через все ступени соскакивает с лестницы, на какой-то миг останавливается на выдвижной ступеньке вагона и спрыгивает на перрон.

И стоит там. Он спасён. Оборачивается. Видит морды обоих контролёров, остающихся в поезде. Двери ещё открыты, но эти разбойники не выходят. Остаются просто стоять. Тупо и удивлённо таращатся на Филипа, он не видит причины их удивления, пока один из двоих не нагибается и не поднимает с лестницы предмет, который затем победно вздымает вверх. Что это? Это ботинок. Марки «тимберленд». Солидный, сработанный из светлой кожи ботинок, который Филип не зашнуровал и который теперь отсутствует на его правой ступне.

Он щучкой метнулся к вагону, но двери уже закрываются, свет на кнопке гаснет. Тщетно Филип нажимает на эту кнопку тридцать раз. По ту сторону стекла жирный пузан позволяет себе шутку: подносит «тимберленд» к носу, морщится, и когда поезд начинает движение, машет ручкой Филипу, оставшемуся на перроне, на чёрно-белых плитах, в подземном этаже Главного вокзала. И в одном ботинке.

К этому Филип не был подготовлен. Он никогда не изучал, каким должен быть следующий шаг после того, как ты потерял один ботинок. Его цивилизация не предусматривала такой случай. Она исходила из того, что ботинки всегда попадают в распоряжение человека парой. А если нет, то покупаешь себе один. Покупаешь себе один. А если не можешь купить себе ни одного, то обращаешься в привокзальную церковную миссию. Привокзальная церковная миссия. Вверяешь себя попечению пенсионерки в пуховике с морщинистыми руками, её утешительным словам и несладкому чаю. А если ты стыдишься или если полагаешь, что имеешь право и даже должен следовать за женщиной и без ботинка, то можно вспомнить совет экстремала по выживанию в трудных условиях, который по телевизору при любых ситуациях, требующих немного авантюризма и аскезы, рассказывает о своём опыте с босыми ногами. Например, в джунглях. К примеру, Амазонки. При тридцати градусах и стопроцентной влажности. Всё это замечательно, но он сейчас стоит не в тропических джунглях. А на подземном перроне Главного вокзала. Здесь нет каучуковых деревьев, из листьев которых можно было бы смастерить себе временные подошвы. Здесь холодный плиточный пол. Что ему ещё остаётся. Он мог бы послать запрос по своему телефону. Но телефон на последнем издыхании, он выказывает все признаки истощения и догрызает свои последние семь процентов. Это состояние, в котором он при малейшей нагрузке испустит дух. А после этого он уже не телефон, а чёрный обломок. Филип не хочет этим рисковать. У него есть тихое и неприятное предчувствие, что остаточный заряд аккумулятора ему ещё пригодится. Итак, что же? Пластиковый пакет. Его ступне требуется пластиковый пакет, где тут пластиковый пакет? Вон стоит мужчина, по виду твой ровесник, из той же когорты, до вчерашнего дня ты и сам носил костюм такой же модели, открытая рубашка, тоже из сферы обслуживания, настолько похожи, что до сих пор были невидимы друг для друга. А теперь? Найди отличие. Отличие – в отсутствующем ботинке. И его двойник смотрит на это с открытым ртом, но решающим в деле является то, что у него в руках пластиковый пакет местного дилера, кондитерские товары, опорные пункты этой сети есть на каждом углу, чтобы обеспечивать сахаром несладкую сферу обслуживания. Попросить, что ли, у него пакет? По-братски, по-товарищески. Ты же не откажешь в помощи своему видовому сородичу, попавшему в беду? Хорошо. Вот только. Допустим, он войдёт в твоё положение; но ведь под рукой нет ни скотча, ни булавки, чтобы закрепить пакет на штанину? Сплести верёвочку из собственных волос? Взять шнурок из оставшегося ботинка? Чтобы и его потерять на бегу? Потому что бежать тебе придётся, дружище, дуй во весь опор, твоего ангела уже и след простыл, итак, бросай его, твоего собрата, погнали, в путь.

Вот вам, пожалуйста, здоровый, исправный экземпляр своей породы, сильный, быстрый и боеспособный, в настоящий момент подранок по причине идиотизма. Филип стыдится, но стыд – это чувство, а чувствами можно пренебречь, в отличие от грязных луж, которые тут и там поблёскивают на плиточном полу и представляют реальную опасность для его ноги. Нельзя упускать их из виду. Мокрая ступня – холодная ступня. Его взгляд перескакивает с плитки на её туфельки на каблуках, туда-сюда. Прохожие становятся зрителями в этом спектакле без границ, но никто ему не аплодирует, настроение по-утреннему сонливое. Ещё рано. Она удаляется по перрону между путями 42 и 43. Ей ещё осталось пройти мимо лифтов. В ста пятидесяти метрах дальше эскалатор, справа и слева от которого сквозят выезды из туннеля. Сильный ветер дует в эти трубы в сторону производственной территории. Она замедлила свой темп. Он тоже переходит с галопа на трусцу, с трусцы на шаг, берёт себе передышку. На несколько шагов забывает про свою полубосую ногу, приводит в порядок мысли. Что-то ему мешает. Дразнит его обоняние. Наверху, в задней надстройке, в переходе, варят кофе. Хороший, чёрный, настоящий кофе. Сильный тонизирующий напиток. Какой он пил только позавчера. Позавчера. Это уже очень давно, но он ещё помнит о болтовне с тем человеком из Фельдкирха. Он вложил свою пенсию в недвижимость, которая существовала, к сожалению, лишь в живописных планах одного мошенника. И, конечно, исчезла, вместе с его обеспеченностью в старости. Вот он и сидит тут на овчинке и прислуживает в утреннем наплыве людям, едущим на работу из пригорода, горячим кофе в стиропоровых стаканах. В доброте душевной он наломал кусочков шоколада на одноразовую тарелку – в качестве маленького бонуса своим покупателям. Эти кусочки лежат там с прошлого високосного года. Никто не знает происхождения этих седоватых обломков, никто не знает срока их годности, никто к ним не притрагивается. Но сегодня пробил их час. Сегодня быть ему съедену, этому шоколаду. Сегодня та тарелка опустеет, а завтра по такому случаю установится хорошая погода. Как пить дать.