Кстати, одна из первых вещей, которая меня поразила наЗападе (в Испании и в бедных кварталах в США), это огромное число беззубыхлюдей. При том, что на каждом углу зубной врач без талончика! Когда я началвыспрашивать о причине этого странного явления, на меня посмотрели, как надурачка. Масса людей там никогда не ходит к врачу, зубы у них просто“выбаливают” и выпадают – стоматология соцстрахом не покрывается. И при этоммои друзья на меня даже озлобились, стали тыкать себе в рот пальцем и орать:“Ты знаешь, сколько мне стоила вот эта пломба? Вы там, сволочи, зажрались вСССР! Ничего, скоро узнаете”, – дело уже было в перестройку.

Но даже если этого не знать, можно было понять, чтомногократно увеличить количество благ никакой Ельцин бы не смог, так что всеравно “человек” хотя бы тайком принимал идею отстранить от этих благ массу егососедей, чтобы ему эти блага достались “без напряга”.

Но ведь, с другой стороны, считать работяге, что прикапитализме у него (в качестве общей нормы) будет много денег, не то что удругих – тоже неразумно. Неразумна даже сама формула, которую дал А.: “Вот мояработа, тут я вкалываю!” Как это “моя”? При капитализме работа принадлежиткапиталисту, собственнику средств производства. Он тебе работу “продает” нарынке – может продать, а может и не продать. Ведь чтобы сказать “моя работа”,надо иметь право на труд, а именно от этого права рабочие и отказались. Ведьсама “работа” как благо обеспечивалась именно советским государством, а Ельцинее не обещал и обещать не мог. Почему же работяга решил, что он всегда сможет“ишачить” да еще получать за это деньги? Откуда у него такая фантазия? А. этогоне объясняет, а ведь это тоже важный вопрос.

Я предполагаю, что никаких связных рассуждений в головенашего работяги не было. Были короткие обрывки мыслей, а главное – недовольствои мечты. Это я и называю отключением здравого смысла, и достигнуть этого можнобыло только манипуляцией сознанием. Потому что, соглашаясь на явно опасное длянего самого, его семьи и детей изменение, человек обязан рассуждать иподсчитывать возможный ущерб.

Ведь все те “напряжения”, о которых пишет А., вполне можнобыло значительно облегчить, просто увеличив долю “коммерческих” услуг в нашейсоветской жизни, не ломая самого строя. “Пусть будет все дороже, но пусть будетлегко!” Что ж, для любителей дороговизны это можно было устроить в два счета,пусть бы наслаждались в дюжине магазинов-музеев. Но ведь боролись не за это, людисоблазнились именно образом полной свободы (“после работы я хозяин жизни”). Аэто невозможно. “Мухи и котлеты” как раз не могут быть разделены, как неудается разделить котельную завода и отопление жилья. Так что речь шла именно ополном разрыве, о фатальном выборе: одним котлеты, другим мухи.

Формула “после работы я хозяин жизни”, скажем прямо,означает полный отказ от гражданственности и ответственности. Можно даже большесказать, уже в ней скрыт и следующий шаг: а зачем я вообще буду “ишачить”? Почемубы мне не быть “хозяином жизни” все 24 часа в сутки? Ведь именно этим “Ельцинмногим души успокоил”. Отсюда – миллионы челноков и массовый приток молодежи впреступность. А как “ишачат” сегодня те, кто не пристроился в банду? Мой другкупил “Жигули”. Поехал – и тут же разрушился дифференциал. В картере заднегомоста не было ни капли масла. Как объяснили, один рабочий, на ВАЗе, не налилмасла, потому что его крадут. На 20 рублей украли – угробили агрегат стоимостьюв 2 тысячи. Другой рабочий, в магазине, обязанный проверить наличие масел,плевал на свою работу, он уже ишачить не хочет, только деньги получать.

Да, советское государство было патерналистским (от словапатер – отец). Это значит, что и после работы человек не был “хозяином жизни”,а выполнял обязанности “члена семьи”, обязан был “напрягаться”, тем более что и“отец” бывает не сахар, иногда гоняет зря.

Судя по письму А., главный “напряг” состоял в том, чтобыбегать по очередям – то за талончиком, то за водкой. Я заострю вопрос докрайности и скажу, что очереди (“совершенно дурацкое и не нужное напряжение”) –необходимое условие и даже признак солидарного общества. Многие блага всегдадефицитны, и если за ними нет очереди, то значит, каким-то образом доступ кэтим благам большинству людей перекрыт. Возникает какого-то рода “закрытыйраспределитель”.

По мелочам можно ворчать, не переставая, но по большомусчету дело в СССР шло справедливо и разумно – сначала расшивались узкие места вдоступе людей к самым главным благам. Уже не было очередей за хлебом и молоком,сократилась в среднем до 6 лет очередь на квартиру (отдушиной стали и жилищныекооперативы, вполне доступные тем, кто не мог ждать). 100% жилья имелоэлектричество – в это надо вдуматься! 2,1 тыс. городов, 3,4 тыс. поселков и 177тыс. деревень были к 1987 г. газифицированы. Какие “напряги” были этим сняты ссотен миллионов человек! Вспомните, что значит купить и напилить дров на зиму,топить печку и готовить на керосинке. А. пишет, что в глазах рабочего “все этоне перевешивает”… отмены талончика к врачу. Вот это и страшно. Это признакбезвыходного кризиса. Ведь это, говоря попросту, есть помрачение ума. И нетолько ума, но и воображения. У жителей Камчатки, которые сидят по 15 часов всутки без электричества и готовят пищу на костре, думаю, уже другое мнение о“напрягах”. То же самое – у жителей Грозного после бомбежки. Выходит, “простойчеловек” этого вообразить не может, пока не испытает на своей шкуре? Но тогда,значит, он утратил свойство, совершенно необходимое для выживания человека –способность предвидения исходя из опыта других. Если это состояние продлится,мы просто вымрем как народ. Впрочем, тут, я надеюсь, А. перехлестывает радикрасного словца.

А. пишет, что мелочи-напряжения задавили советского человека– “ни на что другое времени уже не остается”. Если он это искренне, то, значит,у него отключилась память. У нас именно была проблема досуга, возникшая из-заустранения борьбы за существование и тех “напряжений”, что она создает. Я жил вкоммуналках в рабочем квартале, видел быт рабочих разных типов. У них былименно досуг и свобода, какие рабочему на Западе и не снятся. Во-первых, хорошои часто посидеть с приятелями – и время было, и водка, и настроение. Рыбалка игрибы – святое дело, завод даже обязан был дать автобус. Один мой соседрегулярно ходил в оперу, во Дворец съездов, совсем, видно, со скуки спятил.Другой по субботам бил красавицу-жену, а за это в воскресенье обязан был вестиее и сына в театр, при галстуке. Вот это я понимаю, напряг, но советская властьтут не при чем. А летом, отдай не греши, все они ехали в Крым или Сочи. Месяцотпуска плюс отгулы, над изобретением которых поработала русская смекалка(кстати, в США число дней отпуска пропорционально стажу работы на предприятии,но не превышает двух-трех недель). Нет, не в нехватке времени дело. “Нехваткувремени” люди себе вообразили, ибо у них была потребность чувствовать себяобделенными.

Как известно, жизнь в семье и на свободном рынке – разныевещи, в каждой свои плюсы и минусы. Допустим, рабочие не захотели жить “как всемье”, насильно не заставишь. Вопрос в другом: почему они решили, что “нарынке” не надо напрягаться после работы? Вот что хотелось бы услышать от А. Изего письма следует, что рабочий уверовал, будто без СССР он будет после гудка“хозяином жизни”. Почему же он уверовал? Над этим мы и бьемся. Ведь никаких дляэтого не было оснований из того, что все мы знаем о Западе, даже из самыхкрасочных фильмов.