Когда Айше спросила, как её зовут, Янна-Берта не ответила. Турчанка заплакала. Она много плакала, особенно по ночам. Это были вовсе не спокойные ночи. То и дело Янна-Берта слышала, как кто-то из ребят всхлипывал, или звал родителей, или вскакивал с криками из-за приснившегося кошмара. По-соседству, в отделении для малышей, жалобный плач не умолкал и днём.

Две матери и один отец совсем перебрались в это помещение, чтобы помогать персоналу, у которого рук на всех не хватало. Со дня на день ожидали приезда медсестёр и санитаров из непострадавших районов.

Янна-Берта слышала, как это обсуждали взрослые. Они чувствовали себя обманутыми и брошенными на произвол судьбы. Янна-Берта знала, что они имели в виду. Достаточно было вспомнить женщину за дверью, где-то в начале липовой аллеи.

Рядом с Ларой, бледной девятилетней девочкой, была её мать, а ровесника Ули — мальчика Флориана, у которого кудри слезали клочьями, окружили заботой папа с мамой. Эти трое взрослых, судя по всему, легко отделались. Если удавалось, они и другим детям помогали. Хоть отец Флориана и сказал Янне-Берте:

— Ты схватила маленькую дозу, так что можешь сама о себе позаботиться.

Но мама Флориана иногда подсаживалась к ней и гладила её по голове. Тогда Янна-Берта, сама того не желая, плакала.

По дороге в туалет она прислушивалась к разговорам больных и сестёр. Очень скоро стало ясно: случившаяся катастрофа намного превосходит чернобыльскую. Речь шла о тысячах погибших людей и о скоте, павшем на пастбищах и в стойлах. Правда, никто ничего конкретного не знал, все строили предположения. Рассказывали, будто корпус реактора под давлением разрушился. Ходили упорные слухи, что взять ситуацию под контроль не удаётся. Развалины продолжают излучать радиацию. А все атомные электростанции в стране якобы временно отключили.

— Тебе надо поскорее выздоравливать, — сказала медсестра Айше. — Не то останешься последней турчанкой в Германии. Твои земляки валят отсюда толпами.

— Эмигранты тоже, — сообщила уборщица. — Вообще все иностранцы. Да и немцы бегут.

Разговоры постоянно крутились вокруг облака, кочевавшего, очевидно в зависимости от направления ветра, то туда, то сюда и сеявшего панику как внутри страны, так и за рубежом.

— Чёртово облако! — в сердцах сказала уборщица, обрабатывая помещение влажной тряпкой. — Оно делает что угодно, только не то, что предсказывают метеорологи. При западном ветре оно уходит на север…

От женщин, которые разносили еду, Янна-Берта узнала, что цены на продукты резко подскочили за одну ночь. Население в непострадавших регионах страны штурмом брало магазины, чтобы создать запасы незаражённых продуктов.

— А как же школа? — спросила Лара. — Мне придётся нагонять всё, что сейчас проходят?

— Нет, — ответила Ларина мама. — Другие сейчас тоже в школу не ходят. Ты ничего не пропустишь.

Однажды две медсестры беседовали о запретных зонах. Янна-Берта всё слышала и поняла, что имеется три таких зоны: запретная зона № 1 включала территорию непосредственно вокруг реактора в Графенрайнфельде. Считалось, что там никто не выжил. Местность сделалась на неопределённое время непригодной для проживания. Зона № 2, примыкавшая к первой — она простиралась от Бад-Брюкенау до Кобурга, — также была сильно заражена, и её на годы оставят закрытой. И только эвакуированные из зоны № 3 могли надеяться через пару месяцев вернуться домой.

Шлиц должен был войти в зону № 3. Янна-Берта задумывалась о том, как долго может тянуться пара месяцев и каким будет её возвращение без семьи. Эти мысли причиняли боль. Она отгоняла их. С тех пор как она лежала здесь, в Херлесхаузене, она старалась не вспоминать папу с мамой и Кая. И особенно — Ули. Они оставили её. И теперь она одинока.

Янна-Берта не знала точно, сколько времени пролежала во временном госпитале Херлесхаузена, когда объявили о визите высокого гостя: федеральный министр внутренних дел объезжал зону бедствия. Он собирался навестить и Херлесхаузен — осмотреть временный госпиталь, где лежали многие из тех, кого ранили при попытке пересечь границу.

Мать Лары новость очень взволновала.

— Надо проветрить, — восклицала она, — и простыни поменять!

Она выбежала в коридор, но спустя некоторое время, поникшая, вернулась обратно.

— Ничего не действует, — сокрушалась она. — Мы сидим на горе грязного белья. Сказали, простыни заражены. Никто к ним не прикасается. А новое бельё не поступает…

Она распахнула окно, хотя стоял очень холодный день, села рядом с дочкой, вынула из-под матраса расчёску и принялась суетливо причёсывать Лару. Янна-Берта видела, как она, украдкой от дочки, засовывала под матрас застрявшие в расчёске клочья волос. Лара была слишком слаба, чтобы приподнять матрас.

— Загнать бы его к самому реактору! — горячился отец Флориана. — Это было бы по справедливости!

— Тогда тебе пришлось бы многих политиков туда загнать, — возразила мать Флориана. — Всей мёртвой зоны вокруг Графенрайнфельда не хватит на тех, кто виноват в этой трагедии, будь они политики или кто-то ещё. Но нам не на что жаловаться. Мы живём в демократическом обществе и имеем таких политиков, которых заслуживаем.

— Ну, одному я сегодня задам как следует! — крикнул отец.

Мать лишь устало махнула рукой.

Янна-Берта представила себе министра внутренних дел. Жизнерадостного, с ироничной усмешкой в уголках рта. Таким она видела его по телевизору и на страницах газет. Родители часто обсуждали его высказывания.

— Вот я его спрошу, — не унимался отец Флориана. — Спрошу, не мучает ли его совесть?

— Его люди этого вообще не допустят, — возразила мать Флориана. — А даже если и допустят, он всегда найдёт что ответить.

Отец промолчал.

— Хотелось бы знать, есть ли вообще у таких людей совесть? — сказала мать.

— Прошу вас, — обратилась Ларина мама к отцу Флориана, — не устраивайте тут никаких сцен.

Отец Флориана в сердцах ударил кулаком по судну, которое нёс своему сыну. Оно загудело как гонг. После чего он с нежностью подложил его под Флориана и склонился над расплакавшимся мальчиком, напуганным словесной перепалкой.

Около полудня над школой раздалось тарахтенье снижающегося вертолёта. Вскоре на площадь въехали полицейские машины и джип. Янна-Берта приподнялась на кровати и выглянула в окно. В группе мужчин она узнала министра. Сегодня он не улыбался. Он стоял в какой-то спецодежде, напоминающей комбинезон, между полицейскими и сопровождающими в штатском, которые столпились вокруг него. Одни мужчины. Наверное, его сотрудники или представители местных и краевых органов власти. Один из врачей поприветствовал министра сухо, если не сказать мрачно. Потом вся свита исчезла из поля зрения Янны-Берты.

Она вылезла из кровати и попыталась дойти до стеллажа с фигурками из камешков. Пять, шесть шагов — какой же длинный путь! Она уцепилась за полку и схватила первую попавшуюся фигурку.