Флориан расплакался.

— Ну а как сейчас? — спросила мама Лары. — Ситуация слегка нормализовалась?

— Нормализовалась… — повторил Тюннес. — Что значит нормализовалась? Больше ничего нормального здесь не будет, если вы понимаете, что я имею в виду. Мой отец, например, — он лишился работы. Международные перевозки — это уже в прошлом. Ни одна страна не пускает наши грузовики через границу. Кстати, и на аэродромах затишье. Сюда никто больше не хочет. Многие хотят вырваться отсюда. Но никто не хочет их принимать. Так-то, господа. Именно так. Всё. Конец. Аминь.

Теперь в госпитале появились два телевизора. Один привезла новая медсестра, он стоял в комнате персонала. Другой прислали после посещения министра — его решили передавать по эстафете из палаты в палату. Все, кто мог держаться на ногах, набивались в то помещение, где стоял телевизор. Врачи и сёстры были этим недовольны. В конце концов новая медсестра стала ставить его на весь день в коридоре, а Тюннес после первых выходных привёз свой старый чёрно-белый.

— Это вам, — сказал он, освободил полку и поставил на неё телевизор.

Отныне все ребята ложились так, чтобы экран не отсвечивал. Но тех весёлых детских передач, к которым они привыкли, не показывали. Передавали в основном новости, репортажи из пострадавших районов, запросы о розыске пропавших без вести, беседы экспертов — и каждый час шла информация о погоде, о направлении ветра и последних замерах уровня радиации, сопровождавшаяся классической музыкой.

Затаив дыхание, следила Янна-Берта за репортажем о расселении миллионов эвакуированных и беженцев из регионов катастрофы. Бездомных распределяли по всей ещё годной для проживания территории страны. Тут не обходилось без жёстких мер: всё жильё было взято на учёт и заселялось принудительно. Айше рассмеялась, когда показали рассвирепевшую домовладелицу, которая не хотела пускать в свой особняк людей из зоны бедствия, да ещё с тремя детьми. Однако пришлось!

Когда начались новости, большинство ребят отвернулись. Тюннес хотел было выключить телевизор, но Янна-Берта и Айше попросили, чтоб им разрешили посмотреть эту передачу.

Они увидели грандиозные демонстрации, участники которых требовали отключения всех европейских атомных электростанций и отставки немецкого правительства. На одной из демонстраций шесть человек погибло. Гнев был направлен в первую очередь против министра внутренних дел.

— Он держится за своё кресло, — сказал Тюннес, проходя мимо. — При том что во время ознакомительной поездки его дважды чуть не прибили.

ГДР в очередной раз выразила протест и потребовала компенсации за нанесённый ущерб, в Чехословакии[4] перед немецким посольством собралась возмущённая толпа, австрийцы уже давно устраивали демонстрации на баварской границе, через которую их не пропускали.

Потом сообщили о международной акции по сбору средств в пользу пострадавших, которая стала самой крупной со времён Второй мировой войны. Айше зевнула. Янне-Берте вспомнилось, как однажды во время школьного праздника она обходила всех, позвякивая железной кружкой и собирая пожертвования для голодающих в Африке. Она тоже почувствовала себя утомлённой. Столько нового, невероятного узнать за день! Но когда в конце передачи стали зачитывать запросы о пропавших без вести, обе девочки встрепенулись: родители искали своих детей, дети — родителей. На экране появились фотографии неустановленных умерших, речь шла о поисковой картотеке и списке погибших. Диктор зачитывал имена и адреса.

— Картотеки, — объяснил Тюннес, — составлены сотрудниками Красного Креста. Если вы напишете мне имена ваших родных, я наведу о них справки, идёт?

Девочки были от него в восторге.

— Он почти как Рюдигер, — высказалась Айше.

Янна-Берта вспомнила своих одноклассников. Вполне симпатичные парни, но никого, о ком стоило бы говорить с придыханием. Даже об Эльмаре, который всё умел и всё знал. Она представляла себе будущего друга таким, как Райнхард, муж Альмут. Только моложе.

Они ещё долго шептались с Айше, даже после того как свет в палате погасили. Обе не могли уснуть. Янна-Берта вспоминала снимки умерших. Если папа с мамой, и Кай, и Йо действительно умерли, значит, они тоже так выглядят?

Восемнадцать тысяч мёртвых, сотни тысяч больных лучевой болезнью; заражённые местности, целые округа, которые на долгие годы стали непригодными для проживания; запретные зоны, обнесённые заборами и колючей проволокой. Янна-Берта тщетно пыталась представить себе всё это.

В последующие дни она не пропустила ни одного информационного блока. Ей хотелось знать всё, до конца.

— Послушай, что рассказывают женщины в туалете, — шепнула ей Айше. — В радиусе нескольких километров вокруг атомной станции было приказано стрелять по людям, пытавшимся убежать. Потому что те получили слишком большую дозу. Ты в это веришь?

— Нет, — ответила Янна-Берта. — Я не верю, что такое может происходить у нас.

Вдруг Айше уставилась на дверь. Её глаза округлились. Она что-то закричала по-турецки. Янна-Берта увидела, как она бросилась навстречу худощавому темноволосому мужчине с усами. Он подхватил её, приподнял и крепко обнял.

Приехал отец Айше. Из Вангероге. Туда, оказывается, забросило всю их семью. Они сидели тесно прижавшись друг к другу и что-то рассказывали, сильно жестикулируя. Янна-Берта не понимала ни слова. А они время от времени принимались плакать, отец и дочь, вместе. И всё так громко!

Янна-Берта почувствовала себя одинокой. Она отвернулась к стене. Теперь скоро рядом с ней положат кого-то другого.

Но вечером отцу пришлось уехать без дочери. Врач не выписал Айше.

— Он сказал, пока минимум две недели не пройдёт, — говорила она сквозь рыдания, проводив отца до дверей. — Теперь придётся отложить возвращение на родину. Из-за меня одной!

— На родину? — переспросила Янна-Берта. — В Турцию? А как же Рюдигер?

Айше не ответила.

Две недели и два дня пробыла Янна-Берта в госпитале, теперь она это знала.

— Если у тебя ещё неделю не будет серьёзных жалоб, то, возможно, самое трудное позади, — сказал врач. — Ты легко отделалась. Ещё неделя, потом я тебя выпишу.

— Куда выпишете? — спросила она и подумала о Шлице. Туда ведь нельзя. Как и в Бад-Киссинген, где жили Альмут с Райнхардом.

Представительница Красного Креста, которая заполняла формуляры для службы розыска пропавших и с безграничным терпением расспрашивала каждого ребёнка, снова подошла к кровати Янны-Берты.

— Твою фамилию мы теперь знаем, — сказала она. — Но о твоих родителях пока сведений нет. Я запрашивала.

Янна-Берта взглянула на неё.

— Они же могут быть или живыми, или мёртвыми, так? — спросила она.