— Что это ты там надумала? — крикнула ей мать Лары. — Ну-ка марш в кровать!

Но Янна-Берта осталась стоять у полки. Её одолела слабость, прошиб пот. Она выжидающе посмотрела на папу Флориана, стоявшего в проходе между двумя кроватями. Наступила тишина. Все прислушались. Из соседних помещений доносилось хныканье малышей.

В коридоре послышались шаги и голоса. Янна-Берта уставилась на дверь. Но когда та открылась, она не смогла видеть ни министра, ни его сопровождение. Створка двери закрыла ей обзор.

— В этом классе лежат не самые тяжёлые, — сказал врач. — Примерно половина детей имеет реальные шансы восстановиться.

Министр поздоровался. Робко ответили только мать Лары и несколько детей. Янна-Берта снова устремила взгляд на отца Флориана. Но тот промолчал.

— Вы правы, доктор, — услышала она слова министра. — Скверные здесь условия, скверные. Я немедленно распоряжусь, чтобы ваш госпиталь снабжали в самую первую очередь. В самую первую! Скоро всё придёт в норму.

Янна-Берта подняла руку с каменной фигуркой. Отец Флориана — почему он ничего не сказал? Но дверь уже захлопнулась. Министр, видимо, спешил. Каменная фигурка ударилась о дверь и грохнулась на пол.

— А Ули?! — выкрикнула Янна-Берта. — Как он придёт в норму? А мои родители, и Кай, и Йо?

Дети испуганно глядели на неё. Для них она до сих пор была немой.

— Ты с ума сошла? — повысила голос мать Лары.

— А как же Альмут и её ребёнок?! — крикнула Янна-Берта.

Снаружи в коридоре возник шум. По-видимому, там собрались пациенты из других палат. Маленькая девочка, лежавшая рядом с Айше, стала звать свою маму.

— А я? А я? — не унималась Янна-Берта. — И все, кто здесь? Как это всё придёт в норму?!

— Замолчи! — крикнула мать Лары. — И возвращайся наконец в кровать!

Но Янна-Берта вцепилась в край полки. В глазах у неё рябило. Шум в коридоре усилился: угрожающие выкрики, скандирование, громкий плач заглушали голос министра. Что-то разбилось вдребезги, хлопнула дверь. Шум стих. Несколько детей вылезли из кроватей и посмотрели в дверной проём.

— Уехал, — сообщили они. — И дверь сломана. Все расходятся по комнатам.

— Ах, детка, — сказала мать Флориана Янне-Берте и помогла ей дойти до кровати. — Ты права. Но ведь так тоже ничего не добьёшься.

Отец Флориана сидел рядом со своим мальчиком на краю постели, обхватив голову руками.

— Вот у неё хватило мужества, — сказала ему мать Флориана.

— Мужества? — громко переспросила Айше. — Нет — бешенства!

После визита министра Янна-Берта снова начала есть. Она никак не могла наесться досыта. И у неё снова появилась надежда. Каждый раз, когда открывалась дверь, она с ожиданием смотрела туда. Почему, собственно, родители, Кай и Йо должны были погибнуть?

Не исключено, что им удалось вовремя выбраться. Может, успели на последний поезд или автобус, который сумел выехать из города по какой-нибудь не очень забитой улице. И в один прекрасный день смеющаяся мама с Каем на руках покажется на пороге их палаты! Папа с широко распахнутыми руками в проёме двери!

Она снова начала говорить. Больше всего с Айше. Ей она назвала своё имя, рассказала об Ули и о том, что Альмут ждала ребёнка. В свою очередь Айше поделилась тем, что у неё есть немецкий друг, пятнадцати лет, но её родители запретили с ним встречаться.

— Его зовут Рюдигер, — сказала она. — И я с ним всё равно встречаюсь!

Но она часто с нежностью говорила о своих родителях, братьях и сёстрах. При этом на глазах у неё выступали слёзы.

Через два дня после визита министра во двор въехали два грузовика, их разгрузили. Свежие простыни постелили, а горы грязного белья увезли. Янна-Берта и Айше получили новые ночные рубашки. Медсёстры принесли мешки и коробки и выложили их содержимое в учительский шкаф и на полки стеллажа. Ребята подобрали выброшенные взрослыми фигурки из камешков и играли с ними.

Прибыл и новый персонал: медсестра, санитар и двое парней, отбывающих альтернативную службу[2]. Одному из них поручили оба детских отделения. Он был из Кёльна и представился как Тюннес[3], ему нравилось, когда его так называли. Тюннес оказался разговорчивым и сообщил им кучу новостей.

— Восемнадцать тысяч погибших, — говорил он, кормя ребёнка. — И каждый день их число растёт. Позавчера по всей стране объявили чрезвычайное положение.

Не только дети слушали его, но и многие взрослые пациенты подбирались к двери и приникали к ней снаружи.

— Всю территорию очистили до Кобурга, Байройта и Эрлангена, — рассказывал он. — Сейчас эвакуируют Вюрцбург и вокруг него, потому что ветер задул с севера.

Даже в ГДР — от Зуля до Зоннеберга — всех вывезли. И эта зараза продолжает излучать! Они туда посылают одну команду специалистов за другой, и всё псу под хвост. Пардон, но так оно и есть!

Он хотел вынести судно, но ребята его не отпускали.

— Рассказывай дальше, Тюннес! — кричали они.

— Первые дни пол-Европы просидело в подвале, — сказал он, качнув судном. — Даже французы. У нас в Кёльне вообще все улицы как вымерли. Лишь те, кто с голоду доходил, повылезали из щелей. Учреждения, фабрики, магазины, школы — все позакрывались. Никто ничего объяснить не мог. Старики, которые всегда знали, что и почему, тут как воды в рот набрали. Моя сестра чуть ли не двинулась рассудком: у неё двое детей, трёх и пяти лет, а тут днями торчи в подвале! Под конец она их лупила почём зря. Но после того как разрешили выбраться, лучше не стало. Как можно отпустить детей на улицу, когда там всё заражено и облучено? Теперь надо бы во всей Центральной Европе верхний слой земли снять. По-хорошему. А питаться чем? Они там передрались из-за просроченных консервов, а когда поступило свежее мясо из Аргентины, очередь растянулась на целый квартал. «Со всех концов немецкой земли свежее мясо мы вам привезли!» Можете эту рекламу забыть навсегда. Моя семья теперь снимает обувь перед входом в дом, а вот что станет с нашим садом, никто себе не представляет. Когда идёт дождь, мать принимается плакать. А отец уже на второй день убил обеих собак, к которым был так привязан. Им-то без улицы нельзя. Да и кто хранит в доме тонны собачьей еды! Сперва отец хотел, чтоб их усыпили. Но ни один ветеринар не желал выбираться из дома, и отец тоже не хотел рисковать. Тогда он взял топор и зарубил их. Мать так рыдала, когда услыхала их визг! Потом вся прачечная была полна кровищи.