Тварь метнулась на него, наткнулась на остатки огненной стены, царапнула когтями.

— Кишка тонка, котеночек.

Еще одним рывком Роне закинул себя на единственную ступень перед дверью.

Тварь саданула когтями по стене рядом, выдрала камень из кладки и уронила на Роне. Защита выдержала, но с трудом.

Последним усилием Роне подтянулся еще немного, зацепился за порог, и… защита погасла. Он остался с убийцей один на один, перед самой спасительной дверью.

Синие глаза смерти полыхнули радостью, тварь метнулась, чтобы схватить беззащитную добычу — и застыла, не дотянувшись половины локтя.

Роне тоже застыл. Животный ужас перед Воплощением Хисса, кошмаром из кошмарных сказок, мешался с отчаянной надеждой: ну же, еще шаг, вот же твоя добыча, беззащитная добыча, лови, дери тебя семь екаев!

Но вместо последнего броска, отделяющего его от расставленной сети, убийца шагнул назад. Уже просто убийца, без крыльев, когтей и акульей пасти.

— Трус, — просипел Роне, проклиная нестабильность собственного дара, не позволяющего изловить такую близкую и такую недоступную добычу. — Другого шанса у тебя не будет.

Вместо ответа убийца показал шисовы хвосты, растянул потрескавшиеся от жара губы в ухмылке и неторопливо направился прочь, словно один из беззаботных королевских гостей. Образ портили только ожоги на руках и лице, да изодранный, заляпанный кровью сюртук.

Глянув на бесчувственную, висящую плетью руку и собственную драную и окровавленную одежду, Роне только выругался. Впрочем, сдаваться он все равно не собирался.

Отделив ловчую сеть от ловушки-воронки, которую они с Ману творили половину прошлой ночи, Роне швырнул ее вслед мастеру теней. Должно же ему, наконец, повезти?

Надежда не оправдалась. Упавшая на мальчишку сеть сожгла остатки его сюртука, опалила штаны… и бессильно соскользнула, не задержав его ни на мгновение. А проклятый ошейник-обманка, произведение сумрачной девчонки, насмешливо подмигнул и тоже скрутил шисовы хвосты. Или Роне показалось.

«Вечно вытаскивать тебя из задницы! Сколько раз тебе надо сдохнуть, ворона ты щипаная, чтобы пробудить инстинкт самосохранения?»

Ворчливый мыслеголос Ману и холодные руки Эйты, поднимающие его и несущие внутрь башни Рассвета, наверняка тоже примерещились. Или нет. Плевать. Он все равно поймает Хиссову птичку, только поспит немножко.

Ласточки не поют в неволе.

С.ш. Дамиен Дюбрайн

1 день журавля, Риль Суардис

Дайм шер Дюбрайн

Шуалейда в его руках тихонько всхлипнула.

Ей было страшно.

Ему — тоже. Но разве он может позволить себе страх, когда нужно защитить ее? Поэтому Дайм лишь обнял ее крепче и шепнул, касаясь губами шелковых волос:

— Все хорошо. Жив твой Тигренок. Оба живы.

«Придурки. Сам бы убил. Обоих!»

— Ты точно знаешь? — она вся была надеждой, хрупкой и отчаянной, и сжимала лацканы его сюртука так, словно не было на свете другой опоры.

— Точно. Мы бы почувствовали смерть.

Ледяное дыхание Бездны, забирающей две души. И третья, падающая в Бездну сама. После этого останется ли смысл в его жизни?

Разумеется, нет.

— Я… мне надо найти его. Ты поможешь?

— Не надо, Шу. Чем крепче ты держишь, тем сильнее потребность вырваться. Отпусти его.

Отпусти.

Дайма накрыло дежавю.

Тавосса. Пустая таверна. Взбесившиеся стихии. Сон на троих. Иволга в ладони Шуалейды.

«Отпусти. Нельзя удержать ветер, не превратив его в бурю».

А может ли он сам — отпустить? Ее, свою Грозу? Позволить ей любить и быть счастливой без него?..

— Нет! Я не могу. — Шу зажмурилась и уткнулась лицом ему в плечо. — Если я потеряю его…

Не договорив, она прижалась теснее — в поисках тепла, защиты и, наверное, ответов. Какая жалость, что ответов у Дайма не было. Ни для Шу, ни для себя самого. Впрочем, если ответов нет — можно их придумать.

— Не потеряешь. Он любит тебя. Я видел. Просто дай ему возможность улететь. Ласточки не поют в неволе.

Не только ласточки. Птицы с крыльями из сумрака — тоже.  Такие, как Шуалейда.

Такие, как сам Дайм. Уж ему-то известно о клетках очень многое. Куда больше, чем хотелось бы.

— Ты думаешь, он вернется? Дайм?

— Я думаю, решать только тебе. Доверишься ты или нет.

«Однажды ты это сделала. Доверилась мне и Роне. Отпустила свою Аномалию, но осталась Грозой. Попробуй еще раз».

Шу вздрогнула. Довериться? О нет. Доверие — это страх, боль и предательство. Она не готова. Она не хочет! Ей всего-то и нужно, чтобы Тигренок был с ней рядом, любил ее — и она могла бы любить его, защищать и заботиться. Разве она так много хочет?

— Вы так похожи, — шепнул Дайм. Не ей, а… Бездне. Или небу. Тому, кто может понять и услышать. — Определись, Шу. Побежишь ты сейчас искать Тигренка и возвращать его на место или…

— Или? — она подняла на него мокрые и несчастные глаза цвета небесных молний.

— Или вспомнишь, что существует что-то кроме сиюминутного «хочу».

Это было жестоко. Глаза цвета небесных молний распахнулись, бледные губы дрогнули, хрупкие плечи напряглись.

Шу выдохнула. Выпрямилась. Отодвинулась от Дайма.

— А для тебя, Дайм? Что существует для тебя?

— Многое, Шу. Намного больше, чем я могу контролировать. Я всего лишь человек.

«Ты. Роне. Каетано. Суард. Валанта. Империя. Даже если я потеряю тебя и Роне, я останусь жить. Служить империи. Не потому что печать велит, а потому что это моя страна, мой народ. Другая половина моего сердца».

Несколько мгновений она смотрела на него, и в ее мыслях была пустота. Растерянная, горькая пустота. А потом она вздохнула, грустно улыбнулась и спросила:

— Пойдем обратно в зал. Кай, наверное, меня потерял.

Дайм кивнул, не зная — радоваться, что она взяла себя в руки и готова вернуться в неприглядную реальность дворцовых интриг, или печалиться, потому что ей приходится быть куда взрослее, чем она есть. И она справляется. По крайней мере, сейчас.

— Мы отсутствовали недолго. Уверен, его величество не успел повести к алтарю кого-то из твоих фрейлин.

Шу фыркнула, хотя шутка получилась дурацкая и несмешная.

— Ему нужно жениться на Таис. Чем скорее, тем лучше, — твердо сказала она и сжала руку Дайма. — Ты поможешь это устроить?

— Я позабочусь, чтобы Ристана и ее сторонники больше не лезли в это дело. У меня найдется, чем ее прижать.