И она все еще боится сказать Дайму правду, потому что пока слово не произнесено вслух, можно сделать вид, что ничего не было. Злые боги, какая чушь! И как же стыдно лгать Дайму! Она просто должна сказать правду, даже если…

Что «если» она даже додумывать не стала. И не успела бы, Дайм ее прервал, положив ладони ей на плечи.

— Шу, тебе не идет такое страдаль…

— Я люблю его! — выдохнула она и замерла, опустив глаза.

Несколько мгновений она ждала. Ширхаб знает, чего. Да чего угодно, но не смеха. Тихого, но искреннего, с нотками облегчения — и горячие, затянутые в черную лайковую кожу ладони по-прежнему лежали на ее напряженных плечах.

— Ох, помилуй Светлая, какая же ты… —  выдохнул Дайм и снова засмеялся.

Шу смерила его злым взглядом, попыталась отступить и отвернуться, но Дайм прижал ее к себе и погладил по голове, снова окутывая собственным светом и… любовью.

— Не сердись, маленькая. Просто видеть тебя такой… ох! Колдунья, положившая орду зургов, притворяется нахохленной синичкой! Шу, моя прекрасная Гроза…

Прижимаясь щекой к подрагивающему от смеха плечу, Шу горела от стыда, но верила, что теперь-то все будет хорошо. Дайм здесь, он поймет, он поможет ей выпутаться из собственных чувств. Светлая, как же хорошо, что он вернулся!

— Тебе смешно. А мне? — зашептала она прямо в бархат его сюртука. — Я не понимаю, что со мной. Дайм! Я, правда, не знаю. Я не хотела!

— Чего ты не хотела?

— Обманывать тебя! Его! То есть… я вообще не понимаю, что со мной, почему так! Когда он пришел, я… это было… сразу, понимаешь? Как молния, как… Я не смогу без него.

— Я знаю, маленькая, — в голосе Дайма звучала такая нежность и такая печаль, что Шу стало не просто стыдно. Ей провалиться захотелось. Прямиком в Бездну. — Не вздумай плакать, слышишь? Все хорошо. Все обязательно будет хорошо, я обещаю тебе.

— Ты правда?.. Прости меня. Я не хотела так… предавать тебя.

Ну вот. И это слово тоже было сказано вслух.

Целое мгновение Дайм молчал. А потом выдохнул и поцеловал ее в макушку. Ее пронзило его болью — такой привычной, такой неправильной. И она забрала ее. Снова. Как делала всегда. Превращая его боль в их общее наслаждение. Правильное. Несмотря ни на что.

— Ты такая умная, моя Гроза, но иногда такая глупышка. — Печали в Дайме стало меньше, а нежности еще больше. — Ты не предавала меня. Ты меня спасла… о, шис! Чш-ш… не надо, не возвращайся туда.

— Я не… — соврала она: ужас и боль казни снова были в ней, вокруг нее, и ей некуда было спрятаться…

Кроме как в объятиях Дайма. Живого. Настоящего. Дайма, который простил ее, понял, который по-прежнему…

— Я люблю тебя, Шу. Всегда буду любить, что бы ни случилось.

О, как же ей хотелось поверить! Вот только не получалось. Совсем. Потому что она знала, как это бывает.

— Ты не можешь любить меня. Это невозможно, любить после того как я… — голос отказал ей.

«…предала тебя. Так же, как Бастерхази предал меня. Нас обоих. Я не могу любить его — а ты не можешь любить меня. Я знаю».

Дайм тяжело вздохнул и снова поцеловал ее в висок, потерся губами.

— Ты не предавала меня. И Бастерхази, он тоже. Не предавал.

От неправильности, несправедливости его слов что-то внутри Шу взорвалось — что-то обжигающе ядовитое, что-то невыносимо болезненное. Такое, что даже прикосновения Дайма стали настолько нестерпимыми, что она отскочила — и закричала, выплескивая боль и протест:

— Как ты можешь так говорить?! Он… он почти убил тебя! Ты забыл?! Это он бил тебя! Этот кнут… он… я ненавижу его! Из-за него ты… ты едва не умер! Он — предатель! Хиссово отродье! Ненавижу его! — Она резким движением утерла мокрые щеки и отступила еще на шаг от Дайма, который качал головой. От Дайма, которому было невыносимо больно: кнут снова драл его спину, зачарованные кандалы снова приковывали его к позорному столбу, и его волшебная кровь снова стекала по эшафоту. — Не смей прощать его! Он — зло!

— Шу, нет. Роне — не зло. Послушай меня…

— Нет! Ты не будешь, ты… ты не можешь любить его после… твоего палача!..

— Могу и буду.

Шу подавилась несказанными словами. Прижала руки к горлу, пытаясь защититься… пытаясь вздохнуть…

Аура светлого шера полыхала, словно упавшая на землю звезда. Ослепительно ярким, невыносимо холодным пламенем веры. Непоколебимой веры в свою вину. И в любовь. Которая есть и будет, несмотря ни на что.

— Ты обвиняешь не того, кого следует, Шу. Роне не мог отказаться. Он поклялся именем Двуединых в послушании Люкресу. Отказавшись, он бы лишился дара и умер.

— И пусть! — хрипло, едва выталкивая непослушные, колючие и острые слова, возразила Шу. — Лучше бы он… чем ты… чем я…

— Тогда уж тебе следует ненавидеть меня. Из-за меня Роне пришлось взять в руки кнут. Из-за меня ты отказалась от свободы. Мне следовало решать свои проблемы самому, а не втягивать вас. Это был мой проигрыш, а заплатили вы. Оба. Вам не за что ненавидеть друг друга, совершенно не за что. Шу… прошу тебя!

Шу покачала головой, отступая еще дальше. Она не понимала, о чем он просит. Чего от нее хочет. Все запуталось, смешалось сплошным клубком обиды, боли и разочарования, и все, что она сейчас понимала — это что все изменилось бесповоротно и никогда не будет как прежде. Никогда.

И что Дайм на самом деле выбрал не ее, а темного шера Бастерхази.

«Могу и буду», — вот что он сказал. Ему не нужно было добавлять «видят Двуединые», они и так услышали и приняли эту клятву. А значит… он отказался от нее ради Бастерхази.

— Остановись, Шу! — Дайм одним длинным шагом преодолел разделяющее их расстояние, обнял, укутал коконом света. — Пожалуйста, не принимай решений сейчас. Нам не нужно ссориться.

— Мы не ссоримся, — устало возразила Шу, уже не понимая вообще ничего.

— И выбирать тоже не нужно. Ты можешь иметь все, что хочешь. И Тигренка, и меня, и Роне.

— Мне не нужен Роне. Я ненавижу его, а он ненавидит меня, — так же тихо, но с полной уверенностью сказала она.

— Ну, по крайней мере, ты не говоришь, что тебе не нужен я. А с Роне…

— Нет. Я не собираюсь больше с ним разговаривать. Если он нужен тебе, это твое дело. Без меня, Дайм. С меня хватит.

— Ладно, пусть так. Но ты можешь просто рассказать мне, что между вами произошло.

— Тебе Энрике все написал в отчетах.

— Плевать на Энрике, плевать на отчеты. Мне нужно понять, что чувствуешь ты. Мне важна ты, ты это понимаешь?

— Понимаю. Я так устала, Дайм! Твой темный шер — истинная сволочь. Весь этот кошмар с помолвкой Кая — его рук дело.

— Его? — Дайм не верил.