На следующее утро мы снова совершили полет, и я благополучно высадил своего пассажира. Через десять дней он прислал всех шестерых голубей, и по возвращении домой последнего голубя я забрал еще одну клетку с голубями и сбросил ее на парашюте над тем местом, где я высадил Нико. Эти голуби тоже благополучно вернулись домой. В общей сложности я переправлял Нико через линию фронта три раза.

Но не все мои пассажиры были столь же хороши, как Нико.

Однажды возникла необходимость перебросить шпиона через линию фронта до того, как я смог провести с ним тренировочный полет. Пассажиром был грек. Он с нетерпением ожидал полета и вел себя как хвастун.

Было хмурое утро с плохой видимостью, и по аэродрому носились порывы сильного ветра. Мое внимание было полностью занято взлетом и набором высоты. Мне пришлось подняться через четыре слоя облаков, а в те времена, когда летчик попадал в облако, он совершенно ничего не видел. В настоящее время существуют специальные приборы, облегчающие полет в облаках. Мы находились в воздухе полчаса, прежде чем у меня появилась минутка оглянуться, чтобы посмотреть, как себя чувствует мой пассажир.

А он оцепенел от ужаса. Его глаза вылезли из орбит, его сильно тошнило. Я улыбнулся и попытался подбодрить его, но это не помогло. Я не предполагал, что человека может тошнить так долго и постоянно. Я выбрал посадочную площадку, спланировал вниз и отлично приземлился, но, обернувшись, увидел, что мой пассажир в глубоком обмороке лежит ничком в кабине. Не годилось высаживать его в таком состоянии, так что я отправился назад на аэродром. Мой пассажир все еще был без сознания, и ничего не могло заставить его снова подняться в воздух после того, как он пришел в себя.

Еще одним моим пассажиром был человек по фамилии Петров, которому нравилось летать; и, даже когда он не должен был лететь за линию фронта, он приходил на аэродром и клянчил, чтобы его прокатили на аэроплане.

Однажды вечером перед закатом он забрался на свое место позади меня, ему дали клетку с голубями, и мы взлетели.

Он был веселым пассажиром и во все горло распевал сербские песни, и даже рев двигателя не мог заглушить басовые ноты, вырывавшиеся из его легких.

Эти полеты над Балканами были чудесными. Горы внизу выглядели как огромные волны, которые можно увидеть в Атлантическом океане.

Солнце только-только скользнуло за гору, и долина, в которой мы должны были приземлиться, погрузилась в тень. Я по спирали спустился вниз, чтобы быстро снизиться, и пролетел вокруг нашей посадочной площадки. Все, казалось, было спокойно, и рядом не было ни души – условия выглядели идеальными.

Очень часто идеальные условия – это ловушка и заблуждение! При приземлении мы наехали на борозду, и аэроплан сильно тряхнуло; но хуже всего было то, что остановился пропеллер.

В те времена единственный способ высадить лазутчика и благополучно взлететь после этого состоял в том, чтобы сбросить обороты двигателя, чтобы пропеллер просто продолжал вращаться. Как только лазутчик вылезал на землю, нужно было дать газ и снова взлететь. Когда я в первый раз делал это, моим кошмаром была остановка пропеллера, так как даже при хороших условиях раскручивание пропеллера было непростым делом, которое требовало большой сноровки.

При обучении пилотированию летчика обучали раскачивать пропеллер, и прежде чем получить квалификацию, летчик проходил испытания на практике. Я никогда не был хорош в этом деле главным образом из-за своего телосложения.

Я невысок, и у меня очень короткие руки. Я всегда был довольно энергичным, но все, что мог сделать, – это достать до пропеллера, не говоря уже о том, чтобы раскручивать его и не попасть под удар его лопасти. Неспособность эффективно раскручивать пропеллер означает в девяти случаях из десяти, что пропеллер ударит раскачивающего его человека; многие при этом бывали сбиты с ног.

А здесь мы находились на вражеской территории, и пропеллер остановился. Петров выскочил из кабины и сразу же вызвался раскачать пропеллер; я показал ему, как это нужно делать.

В теории это совсем просто. Пилот кричит человеку, раскачивающему пропеллер: «Отключаю!», и этот человек вращает пропеллер, чтобы в цилиндры засосалось достаточное количество бензиновых паров. После этого пилот включает зажигание, а человек кричит: «Контакт!» – это сигнал к тому, что пропеллер нужно резко и быстро крутануть, после чего сделавший это человек должен отойти в сторонку.

В случае если двигатель по какой-то причине не заведется, человек, раскручивающий пропеллер, кричит: «Отключай!», и процесс начинается заново.

Минут десять слышны были наши голоса, кричавшие: «Отключаю – контакт – отключай!»

Но ничего не происходило, двигатель просто не заводился. От своих усилий Петров вспотел; я тоже был в поту – от страха.

Мы отдохнули минутку, затем я слез со своего места и пошел к бензопроводу и индуктору. С виду все было в порядке. Затем, к нашему ужасу, мы увидели в быстро сгущавшихся сумерках приближающийся кавалерийский патруль.

Петров сказал, что крутанет пропеллер еще разок, но прежде, чем делать это, мы решили выпустить почтовых голубей.

Согласно инструкции, мы должны были в случае возможного пленения немедленно избавиться от голубей, чтобы противник не смог использовать их с целью отправки информации для введения в намеренное заблуждение нашего разведывательного управления. Четыре голубя улетели. А затем Петров, словно одержимый демоном, принялся раскручивать пропеллер. Все равно ничего не получалось.

Кавалерийский патруль заметил нас. Думаю, сначала они решили, что это один из их собственных аэропланов. Потом, вероятно, у них возникли подозрения, так как они трусцой направились в нашу сторону. Внезапно мотор завелся. Петров обежал фюзеляж и запрыгнул на свое место. Кавалерийский патруль перешел на галоп, и мы услышали приказ остановиться. Я открыл дроссельную заслонку, и мы взлетели, но прежде, чем оторвались от земли, патрульные открыли по нам огонь. Их выстрелы были меткими, так как по возвращении на свой аэродром мы обнаружили в фюзеляже с полдюжины дырок от пуль.

И хоть связь посредством аэроплана, голубей и лазутчиков была быстрой, существовала еще система, используемая монахами с горы Афон, которая была еще быстрее при передаче новостей, чем любая другая система, придуманная разведывательными подразделениями. Иногда трудно было поверить, как быстро достигали до них важные вести, и я провел некоторое время в монастыре Святого Пантелеймона – прибежище русских монахов, и, пользуясь его дружеским приютом, пытался изучать обитателей Хиландарского монастыря (один из афонских монастырей. – Пер.), населенного сербскими и болгарскими монахами, среди которых из-за войны возникли существенные политические трения.

Но я так и не узнал, как поддерживалась быстрая регулярная связь между