моим третьим гостем». Следующий день был последним днем моего пребывания в Стокгольме перед поездкой на север, и я с радостью согласился. Разумеется, Ганс не знал, что я уезжаю. На следующий вечер, как мы договаривались, я спросил, за каким столом он сидит, и увидел, что это уединенный стол, стоявший в одной из ниш огромного ресторана. Поднявшись мне навстречу, он рассыпался в сожалениях, что другая дама не смогла в последний момент прийти на ужин и он сам должен рано уйти, но не смогу ли я после его ухода развлечь даму, которую он собирается мне представить.

Разумеется, план состоял в том, чтобы оставить меня вдвоем с женщиной в надежде на то, что ей удастся вытащить из меня информацию, которую Ганс не мог выудить у меня сам. Это одна из старейших уловок, применяемых секретными службами. Он представил меня мисс Ирме Йохансен, очень красивой женщине в изысканном наряде.

Но дело в том, что, хотя Ганс считал мисс Йохансен одним из своих лучших агентов, он сильно ошибался. На самом деле она была одной из наших «звезд» на службе британской разведки и работала в нашей контрразведке.

Ганс заказал хорошо продуманный ужин. На столе были лобстер, цыпленок, мороженое с ломтиками ананаса и взбитыми сливками, с которым мы пили великолепное ледяное марочное вино «Молоко любимой женщины». Когда подали кофе мокко, Ганс попросил его извинить. Он, безусловно, был очень милым хозяином и подумал обо всем. Он отдал распоряжение метрдотелю подать нам ликерные конфеты, фрукты и бутылку шампанского «Мамм», чтобы мы остались довольны вечером, и умолял меня заказывать за его счет все, что мы захотим; и затем он ушел.

Ирма Йохансен знала, кто я такой, а я знал, кто такая Ирма. И мы весело провели время за счет Ганса. Ирма рассказала, как Ганс ее инструктировал и какие вопросы она должна мне задать. Мы придумали ответы, которые я якобы дал ей на ее вопросы. Полагаю, что Ганс получил отчет Ирмы на следующее утро приблизительно тогда, когда я мчался на север в Лапландию.

Россия была отрезана от остальной Европы, за исключением этого пути через северную скандинавскую и шведскую Лапландию. Паспортные формальности на шведской стороне были очень строгими. На таможне я нашел свой военный багаж, который был выслан заранее, и не без труда получил его: на моем пути возникали всевозможные формальности и трудности. Из таможенного ангара была видна река Торнио, на другом берегу которой находилась Финляндия, которая в то время была частью Российской империи.

Наконец все пассажиры были готовы, и мы отправились в Россию. Багаж был сложен в грузовики, и мы в сопровождении шведских жандармов торжественно прошли по деревянному мосту, половина которого принадлежала Швеции, а другая половина – России; пограничники обеих стран находились каждые на своем конце моста.

Торнио – более бедная и убогая деревня, чем Хапаранда; и, если железнодорожная станция в Хапаранде была аккуратной и тщательно вымытой, как и все шведские железнодорожные станции, большой зал ожидания в Торнио был грязным и ужасно обветшалым. Революция уже оставила свою печать на северном приграничном городке. Среди солдат не было дисциплины, с жандармами было покончено, и везде царила апатия.

Никто не знал, когда будет отходить поезд в Петроград. Они надеялись собрать достаточно железнодорожных вагонов, чтобы составить поезд для отъезда в тот же вечер, но распространился слух, что возникла какая-то проблема с локомотивом, и был только один паровоз в подходящем состоянии, чтобы поезд мог поехать на юг.

Однако на паспортном контроле в Торнио служил очаровательный британский офицер из Королевского военно-морского добровольческого резерва, который следил за соблюдением интересов Великобритании, а также английских путешественников, прибывающих в Россию и уезжающих из нее. Он отвел меня в свою комнату, где я удобно устроился и оставался там до того времени, пока не был сформирован поезд. Я открыл свой чемодан и переоделся в свою форму в его комнате.

После двух или трех ложных сигналов тревоги сформированный поезд тихонько подъехал к станции; его тянул сомнительного вида паровоз, который энергично жег дрова и сыпал искрами из конусообразной дымовой трубы.

Никто не знал, когда мы прибудем в Петроград, но меня это уже не волновало теперь, когда я вернулся в Россию.

Глава 11

Вечером три дня спустя мы выехали из Териоки – последнего города в Финляндии – в Белоостров, где русские построили пограничную станцию на своей территории. Что бы ни утверждал господин Сазонов, известный российский государственный деятель и министр иностранных дел, Россия всегда оставалась Россией, а Финляндия – Финляндией, и они никогда не были единым целым на самом деле. Когда мы приехали в Белоостров, мне не приходило в голову, что меньше чем через год я снова буду пересекать российскую границу, но не на поезде по железнодорожному мосту, а пробираясь вброд в ледяной воде и вплавь преодолевая пограничную реку.

Около часа ночи мы прибыли в Петроград на Финляндский вокзал. Проявив свою обычную любезность, генерал Пул прислал одного из своих служащих сэра Виктора Уоррендера встретить меня и сообщить, что для меня зарезервирован номер в гостинице «Франция». Ничто не могло бы меня обрадовать больше, так как в былые времена я всегда останавливался в гостинице «Франция» и хорошо знал ее владельца.

Когда я ехал по тихим улицам Санкт-Петербурга – этого города немалых расстояний, мне не показалось, что он сильно изменился с тех времен, когда я видел его в последний раз. Спокойные воды Невы текли мимо знаменитых набережных из серо-розового гранита так же бесшумно, как и всегда. Шпиль Петропавловской крепости все так же сиял в лунном свете, пока кучер стягивал свою шапку и осенял себя крестом у каждого храма, который мы проезжали. Действительно ли произошла революция? – спрашивал я себя. Изменился ли Петроград в чем-то еще, кроме своего имени? Ночь была милосердна и скрывала многое от моих глаз. И лишь на следующий день я начал понимать, как сильно изменился не только Санкт-Петер бург, но и люди в России под давлением войны и разрушительной силы революции.

Не было особых перспектив полетов на русский фронт. Военные действия практически прекратились после злосчастного наступления Керенского в июле. Королевский летный корпус перебазировался в Москву в ожидании прибытия новых машин, и через пару дней я выехал, чтобы присоединиться к нему. Внешне Москва, казалось, была меньше затронута войной, чем Петроград. Она находилась в сотнях миль от фронта, и, если в ней все-таки были определенные ограничения, а хлеб и другие основные продукты