Но сейчас мне совсем не до смеха. Я пытаюсь пригладить волосы, но они упорно поднимаются снова. Словно кто-то тянет меня за кончик каждой пряди, и с каждой секундой всё больнее и больнее. А потом что-то рядом начинает греметь.

Я опускаю глаза и вижу щербатую кружку на краю раковины, в которой мы держим наши зубные щётки, у каждого своего цвета. Сейчас щётки дёргаются, постукивая о края кружки, и вдруг, прямо у меня на глазах, моя жёлтая щётка взмывает в воздух. Остальные не отстают от неё. Папина синяя крутится в полёте, обдавая мне лицо мелкими капельками воды с запахом мяты.

Продолжая одной рукой держаться за край раковины, другой я протираю глаза и задираю голову, наблюдая за предметами, пустившимися в круговой полёт под потолком ванной. Плавно, как кобра в корзине заклинателя змей, поднимается шланг с душевой насадкой, по пути оросив меня водой. Полотенца тоже тянет к потолку, и их яркие цвета меняют оттенок, потому что свет как будто огибает их. Флакон с гелем для душа, бутылочки с шампунями, рулоны туалетной бумаги, баночки с увлажняющим кремом – всё это парит в воздухе, спиралью поднимаясь вверх и сужающимися кругами стремясь к одной точке: малюсенькому пятнышку темноты в самом центре источника света.

Когда я была маленькой, мама часто брала меня с собой в супермаркет и там разрешала мне бросать мелочь, полученную на сдачу, в спиннер – такую копилку для благотворительных пожертвований, похожую на огромный леденец на палочке. Я совала каждую монетку в соответствующую прорезь в прозрачном куполе из оргстекла, потом запускала спиннер и наблюдала, как пятипенсовая монетка носится по изогнутым дорожкам, всё время сужая круги, и наконец падает в центральное отверстие, к уже накопившимся монетам.

Сейчас меня охватывает то же ощущение падения, от которого узлом скручивает внутренности. Я снова вцепляюсь в раковину обеими руками, сопротивляясь каждой каплей оставшейся во мне воли.

Наверное, здесь происходит то же самое. Не то что некая невидимая сила тянет всё к потолку – само пространство искривляется. По той же причине Земля вращается вокруг Солнца – она просто падает по изогнутой траектории на вмятину в пространстве, созданную Солнцем. В этом состоит суть теории гравитации Эйнштейна. Чем больше объект, тем бо́льшую вмятину он оставляет и тем сильнее искривляется пространство вокруг него. Причём гравитация меняет не только форму пространства, но и ход времени. Вот почему Эйнштейн пришёл к выводу, что пространство и время не отдельные друг от друга вещи, а нечто единое – пространство-время. Часы на стене нашей ванной вовсе не отстают – просто гравитация растянула время.

Я чувствую, как мои ноги отрываются от пола. Взглянув вверх, я ясно вижу, что всё вокруг устремляется к центральной сфере темноты. Лучи света с внезапной вспышкой яркости загибаются назад. Я уже почти не могу удержаться.

Чтобы таким образом свернуть пространство, нужно что-то очень-очень массивное. Значит, там, над моей головой, находится нечто по-настоящему огромное.

Но наверху есть лишь одна комната.

Комната Лили.

Мои пальцы скользят по фаянсу, мозг лихорадочно ищет, как связать одно с другим. Эйнштейн полагал, что, если искривить пространство-время достаточно сильно, можно совместить в нем две удалённые друг от друга точки – наподобие того, как можно свернуть лист бумаги, соединив верхний и нижний края. Получается пространственно-временной тоннель – червоточина. Эйнштейн говорил, что, путешествуя по такой червоточине, можно попасть из одной точки Вселенной в другую по короткому пути. Или даже перескочить в совершенно другую Вселенную.

Прямо надо мной нависает чёрная сфера – неподвижная точка в пространстве и времени, вокруг которой вращается хаос. Я не знаю, что она мне сулит – выход из кошмара или путь в один конец к пустоте и забвению. Я вспоминаю бесконечную тьму, поглощающую всё на своём пути, и слышу слабое эхо – голос Лили, шепчущий мне в ухо «Мне так жаль».

Мне некогда ждать, пока Лили всё исправит. Мне придётся сделать это самой.

Я чувствую неумолимость гравитации и высоко поднимаю голову.

А потом разжимаю руки.

Я вбегаю в кухню и вижу маму: склонившись над обеденным столом, она колдует над целой горой бутербродов.

– Лили, мне нужно, чтобы ты вышла купить бумажных тарелок, – говорит она, пристраивая на самую верхушку горы очередной треугольник с ветчиной и сыром. Убедившись, что он не свалится, она поднимает голову и видит меня, застывшую возле стола. – А, Мейзи, это ты. А где твоя сестра?

– Собирается, – говорю я, помня о данном Лили обещании.

В уголке маминых губ белеет пятнышко крема. От аппетитного запаха свежей выпечки у меня у самой набегают слюнки.

– Ты лицо испачкала, – говорю я, трогая пальцем собственные губы, чтобы показать маме, где именно.

Мама с виноватым видом торопливо вытирает щёку.

– С другой стороны, – поправляю я.

Мама снимает капельку крема пальцем и быстренько слизывает улику преступления.

– От этой праздничной готовки так есть хочется, – усмехается она. – Как думаешь, нам хватит?

Я обозреваю стол, плотно заставленный блюдами и мисками. Горы еды громоздятся как Гималаи. Тут тебе и куриные ножки, и пирожки с разной начинкой, ломтики пиццы и рулеты с колбасками, хот-доги, бургеры, бутерброды любых разновидностей, чипсы и даже кубики сыра и ананаса, изящно нанизанные на коктейльные палочки. И это ещё без учёта сладостей, которых я тоже вижу немало – кексы и меренги, шоколадные эклеры и фруктовые шашлычки.

– Маловато, конечно, но как-нибудь обойдёмся, – хихикаю в ответ я, и мы с мамой весело переглядываемся.

Я утаскиваю несколько чипсов из ближайшей миски.

– Но нам нужны ещё бумажные тарелки, – говорит мама под мой оживлённый хруст. – Просто чтобы уж точно знать, что на всех хватит. Вот я и хочу послать Лили в магазин. – Она высовывается за дверь и снова кричит наверх: – Лили!

Я торопливо проглатываю чипсы, пока мама не успела крикнуть ещё раз:

– А давай я за ними схожу?

При этом предложении мама недовольно хмурится:

– Не глупи, Мейзи. Сегодня же твой день рождения. Ты не должна суетиться со всеми праздничными приготовлениями. Лили отлично справится.

Верно, сегодня мой праздник, но это вовсе не повод не пускать меня пройтись до магазина. Мама никогда не пускает меня за покупками. В одиночку по крайней мере. Ближайший магазин совсем недалеко от нас – прямо за железнодорожным мостом, на полпути до главной улицы, но мама считает, что даже это для меня слишком далеко. Хотя мне кажется, что теперь, когда мне исполнилось десять, кое-что пора менять.

– Но мне хочется сходить, – настаиваю я с выражением «это же мой день рождения» на физиономии.

Мама всё равно вся в сомнениях. Она оглядывается через плечо на двери в сад, где всё ещё возится папа – беседка уже собрана и стоит посреди лужайки, а он доблестно сражается с непокорными растяжками, чтобы закрепить её. Сейчас он явно слишком занят, чтобы оказать маме необходимую поддержку.