– Да.

– Почему-то я вас не видел, – Я сидела во втором ряду.

– Вам было интересно?

Изабелла задумалась, прежде чем ответить.

– Нет, – наконец сказала она.

– Зачем же вы туда ходили?

– Мы всегда так делаем.

– Вам нравится здесь жить? – полюбопытствовал я. – Высчастливы?

– Да.

Мне неожиданно пришла в голову мысль, как редко мы получаемчеткий односложный ответ на подобный вопрос. Большинство людей было бымногословно, и обычные ответы звучали бы приблизительно так: «Мне нравится бытьу моря» или «Я люблю деревню», «Мне здесь нравится». А эта девушка ограничиласькоротким «да», и прозвучало оно убедительно.

Изабелла перевела взгляд на замок и чуть заметно улыбнулась.Я вдруг понял, кого она мне напоминает – «дев Акрополя», пятый век до РождестваХристова! У Изабеллы была такая же, как у них, прелестная, неземная улыбка.

Значит, Изабелла Чартерно, живя в замке Сент-Лу с тремястарухами, вполне счастлива. Это спокойное уверенное счастье, владевшеедевушкой, было почти осязаемо. Почему-то мне вдруг стало страшно за нее.

– Вы всегда были счастливы, Изабелла? – спросил я, хотязаранее знал, что она ответит. Еще до того как она, немного подумав, сказала:«Да».

– И в школе тоже?

– Да.

Я как-то не мог представить себе Изабеллу в школе.

Она была совершенно непохожа на обычную ученицу английскихшкол-интернатов, хотя, конечно, школьницы бывают разные.

Через террасу пробежала белка; села и замерла, уставившисьна нас. Потом, заверещав, легко взбежала вверх по дереву.

Мне вдруг показалось, будто калейдоскоп вселенной качнулся,и в нем сложился совсем другой узор. Это был мир простых ощущений, гдесуществование было всем, а мысль и раздумья – ничем. Здесь были утро и вечер,день и ночь, еда и питье, холод и жара, движение, цель – мир, в которомсознание еще не осознало себя. Мир белки; зеленой, тянущейся кверху травы;деревьев, которые живут, дышат. В этом мире у Изабеллы было свое место. Как нистранно, я, изуродованный, жалкий обломок, – я тоже мог бы найти в нем свое место.

Впервые после моего несчастья я перестал внутреннебунтовать... Горечь крушения надежд, болезненная стеснительность покинули меня.Я больше не был тем Хью Норрисом, выброшенным на обочину активной и осмысленнойжизни. Новый Хью Норрис был калекой, который тем не менее во всей полнотечувствовал и солнечный свет, и живой, дышащий окружающий мир, и своесобственное ритмичное дыхание... Чувствовал, как этот день – один из днейвечности – завершая свой бег, клонится к вечеру, ко сну...

Ощущение продлилось недолго. Всего на одну-две минуты мнеоткрылся мир, частью которого был и я. По-видимому, в этом мире Изабелла жилапостоянно.

На второй или третий день после этого в гавани Сент-Лу спирса упал ребенок. Группа ребятишек играла на краю причала. Маленькая девочка,разыгравшись, с криком рванулась вперед, споткнулась и упала в воду сдвадцатифутовой высоты. Прилив в этот час был еще не полным, но глубина воды упричала уже достигала двенадцати футов.

Майор Гэбриэл, случайно оказавшийся рядом, бросился в водувслед за девочкой. На пирсе столпилось человек двадцать пять. В дальнем концеего, у ступеней рыбак столкнул лодку и стал быстро грести, спеша на помощь, но,прежде чем он достиг цели, другой мужчина, сообразив, что майор Гэбриэл не умеетплавать, прыгнул в воду.

Происшествие закончилось благополучно: и ребенок и Гэбриэлбыли спасены. Девочка была без сознания, но ей быстро сделали искусственноедыхание. Ее мать в истерике буквально повисла на шее майора Гэбриэла, с плачемвыкрикивая слова благодарности и призывая на него благословение. Гэбриэлпробормотал, что ничего такого особенного не сделал, похлопал ее по плечу ипоспешил в «Герб Сент-Лу» переодеться в сухую одежду и выпить спиртного.

В конце дня к нам зашел на чашку чаю Карслейк и привел ссобой Гэбриэла.

– В жизни не встречал подобного мужества! – восторженновоскликнул Карслейк. – Не раздумывал ни минуты! А ведь легко мог утонуть Иудивительно, что этого не случилось!

Сам Гэбриэл держался скромно и не склонен был переоцениватьсвои заслуги.

– Глупее ничего не придумаешь, – сказал он, – лучше было быброситься за помощью или схватить лодку. Беда в том, что действуешь нераздумывая.

– Когда-нибудь вы зайдете слишком далеко в своем лихачестве,довольно сухо произнесла Тереза.

Гэбриэл метнул на нее быстрый взгляд.

Когда Тереза, собрав чайную посуду, вышла из комнаты, аКарслейк поспешил уйти, сославшись на срочную работу, Гэбриэл озабоченносказал:

– Она очень сообразительна, верно?

– Кто?

– Миссис Норрис. Понимает, что к чему. Ее не проведешь Мненадо быть поосторожнее. Как я выглядел? – неожиданно спросил он. – Я всеговорил, как надо?

– Господи, о чем это вы? – удивился я. – Что вы имеете ввиду?

– Свое поведение. Как я себя держал? Все было правильно, да?Ну то, что я показывал, будто случившееся – ничего особенного! Выглядело, какбудто я – просто-напросто осел? Правда? – Он, как всегда, очаровательноулыбнулся. – Вы не имеете ничего против моих расспросов, верно? Для меня оченьважно знать, правильное ли я произвожу впечатление.

– Вам обязательно нужно рассчитывать все наперед?

Разве нельзя просто быть естественным?

– Это вряд ли поможет, – серьезно возразил он. – Не могу жея, потирая от удовольствия руки, сказать: «Какая удача!»

– Удача? Вы и правда так думаете?

– Дорогой мой, да я все время этого ждал! Весь настроился нато, чтобы произошло нечто подобное! Ну знаете, как это бывает: ребенкавыхватить из-под колес, или пожар, или лошади вдруг понесут... Для такихслучаев, которые вышибают слезу, особенно подходят дети. Газеты столько пишут онесчастных случаях. Ну и ждешь, думаешь, вот-вот что-нибудь такое подвернется.Но... не подворачивается! То ли невезение, то ли пострелята в Сент-Лу чертовскиосторожные...

– Но вы ведь не давали ребенку шиллинг, чтобы он бросился вводу, правда же? – спросил я.

Гэбриэл принял мое замечание всерьез и ответил, что всеслучилось само собой.

– К тому же я бы не стал так рисковать! Ребенок скорее всегорассказал бы своей матери – и что бы тогда из этого вышло? Нет, девчонка самаупала в воду.