– Я хочу быть с Авой. У меня никогда не было семьи, за исключением… – Он остановился, его голос дрогнул, и он покачал головой. – Я хочу узнать мою дочь и любить ее. Пожалуйста, позволь мне сделать это.

Она смотрела на него: в его глазах были искренность и эмоции. И ее последняя броня пала. Она поверила Лоренцо. Поверила, что он был невиновен, но, что более важно, поверила, что он желает лучшего для Авы.

Эмма только надеялась, что и для нее так тоже будет лучше.

Меган остановилась позади Эммы, которая заканчивала паковать вещи. Один чемодан для себя, один для Авы. Не так много вещей, чтобы начать новую жизнь.

– Не могу поверить, что ты делаешь это.

– Это имеет смысл, – повторила Эмма слова Лоренцо.

Ночью она лежала в кровати, не в силах уснуть при мысли о будущем, когда услышала голоса Меган и Пита. Они говорили о ней. Она тихонечко подошла поближе к двери и услышала, как Пит говорил:

– Она не может больше оставаться здесь, Меган. Я был терпелив, но прокормить еще два рта – это слишком дорого. И еще этот Кавелли, у которого связи с…

– С него сняли все обвинения, – перебила Меган мужа.

– Пусть так.

– Ей некуда идти, Пит.

– Тогда ей надо найти работу, – мрачно сказал Пит, и Эмма вернулась в свою комнату.

Пит был прав. Она не может больше оставаться здесь. И она не может отказывать Лоренцо в праве видеть свою дочь. Даже если это несет в себе какую-то опасность. Не для Авы, для нее.

– Ты могла бы остаться здесь, – настаивала Меган, и Эмма посмотрела на нее:

– Ты же знаешь, я не могу.

Меган вспыхнула и отвела взгляд.

– Я боялась, что ты можешь услышать наш разговор.

– Пит прав.

– Мне нравится, что ты рядом. – Она закусила губу. – Ты так долго была где-то далеко.

– Но Нью-Йорк недалеко отсюда. И я обещаю вас навещать.

– Я буду волноваться. Я все еще не доверяю Кавелли, хоть его и оправдали…

– А я верю ему. И верю, что он не причинит вреда своей дочери. – Она помолчала и посмотрела на одежду, которую складывала. – Он был добр ко мне, когда я на него работала. Очень добр.

– Но можешь ли ты действительно доверять ему? – упорствовала сестра, и Эмма вспомнила, что вчера на встрече сказал Лоренцо. Никому нельзя доверять – такой вывод он сделал. Но когда он это понял? Когда был ребенком в детском доме или в тюрьме, за преступления, которые не совершал? Было еще так много того, чего она до сих пор не понимала.

– Да, могу. По крайней мере, в отношении Авы.

Двадцать минут спустя Лоренцо подъехал к дому Меган в роскошном седане. Автокресло стояло на заднем сиденье. Он убрал два чемодана в багажник и посмотрел на Эмму:

– Это все?

– Да, я путешествую налегке.

– Но Ава…

– Кроватка, пеленальный столик и вещи – все это принадлежит Меган. Они хотят еще детей, так что…

– Тебе не нужно беспокоиться об этом, – сказал Лоренцо. – Я все улажу.

– Хорошо, – пробормотала она.

Лоренцо протянул руки к дочери:

– Можно?

Она протянула ему дочь. Лоренцо обхватил ее неловко, было видно: он никогда не держал малышей.

– Привет, дорогая, – улыбнулся он любознательной малышке.

Она залепетала что-то и потянулась ручками к его лицу. Лоренцо рассмеялся, и Эмма поняла: она не слышала раньше его смеха. Она вспомнила фотографию, которую показывала ему на Сицилии, – радость. Эмма почувствовала, как слезы подступают к ее глазам. Она с трудом справилась с желанием зарыдать, в то время как Лоренцо усадил Аву в кресло и пытался справиться с ремнями безопасности.

– Это не просто, – пришла Эмма ему на выручку, – особенно когда Ава сопротивляется.

Она застегнула ремни на животике Авы, понимая, что Лоренцо стоит слишком близко. Волнующе близко.

– Ну вот. – Эмма застегнула все пряжки и выпрямилась, в этот момент рука Лоренцо случайно скользнула по ее груди. От этого мимолетного прикосновения желание закипело в ее венах. Эмма быстро села на пассажирское сиденье и отвернулась к окну, сетуя на свою реакцию по отношению к мужчине, который так неожиданно снова появился в ее жизни.

Лоренцо завел машину. Эмма сидела рядом, отвернувшись. Он понятия не имел, о чем она думает. Может, до сих пор размышляет о правильности принятого решения…

Он сказал Эмме, что не доверяет никому, а сам просил ее доверить ему самое дорогое – их ребенка. Доверие стало для него незнакомым понятием, и, к сожалению, так будет всегда. В связи с этим он ценил то, что сделала Эмма.

– Спасибо, – резко сказал он, и она повернулась к нему с опаской:

– За что?

Лоренцо откашлялся.

– Что согласилась жить со мной.

– А разве у меня был выбор? Ведь ты бы подал в суд…

Он почувствовал укол вины за то, как эффективно шантажировал ее. Был ли он лучше Бертрано, когда использовал эту тактику?

– Ну… – проговорил он, – тем не менее я благодарен.

Эмма не ответила, и они до самого города ехали в молчании. Ава тихо лепетала на заднем сиденье, но к тому времени, как они въехали в город, она устала от машины и дороги и начала капризничать, выворачиваясь в кресле.

Эмма пыталась отвлечь ее игрушками, а затем дала рисовый пирог. Все это забавляло Аву не более трех секунд, и в итоге пирог оказался на полу.

– К сожалению, тут море крошек от рисового пирога, – сказала Эмма, взглянув на пол.

– Это не важно.

– Ты уверен, что готов к этому? – спросила она, пока Ава барабанила пятками по спинке переднего сиденья. – С ней приходится считаться.

– Я вижу и слышу это, – сухо сказал Лоренцо. – Не знаю, готов или нет. Но попробовать точно готов.

– Ты когда-нибудь хотел иметь детей? – спросила Эмма. – До того как…

– До тюрьмы? – уточнил Лоренцо. – Не знаю, думал ли я вообще об этом. У меня не было времени для отношений.

– Только на мимолетную связь. – Она говорила без эмоций. И он не знал, думает ли она о прошлом.

– Не отрицаю, – сказал он через мгновение.

– Ребенок и его мать могут тебя ограничить. Изменить твой стиль жизни.

Лоренцо покачал головой:

– Меня это больше не интересует.

Эмма скептически подняла брови:

– Лоренцо, тебе чуть больше тридцати, конечно, ты захочешь отношений с женщинами.

Отношения с женщинами. Последняя женщина, с кем он имел связь, была Эмма. И сейчас он снова ее невыносимо хотел. Только воспоминания о ее сладостных прикосновениях, когда он нуждался в ней так сильно, послали мощную, почти болезненную волну желания.