Я прищуриваюсь.

— И что? Ты тайный порномагнат?

— Не совсем, — он смеется. — Ты впрямь никогда не слышала о Ларри Флинте?

Я качаю головой, и Флинт протягивает руку, щекочет меня под подбородком, будто мне шесть лет, а ему шестнадцать.

— Ты действительно из Лейквуда, да?

— Во всяком случае, я не поклонница порно, — сухо отвечаю я, подаваясь назад.

— Эй, эй, — голос Флинта становится мягче. — Я думаю, это мило. Если на то пошло, я думаю, это отлично.

Мило. Отлично. Красавица. Эти слова никто со мной не соотносил. Я всегда думала, что они предназначены для других девушек.

— Люди начали называть меня Флинтом, потому что, приехав в Кливленд из Балтимора, я зарабатывал на жизнь в стрип-клубах. — И торопливо объясняет, когда видит мои поднимающиеся брови: — Рисовал стриптизерш для их клиентов. Ты знаешь, в стрип-клубах фотографировать запрещено. Так что я обслуживал сферу обслуживания. — Я вижу, что эту фразу он произносил частенько. Теперь его брови поднимаются и опускаются, как у персонажа мультфильма. Он меня дразнит.

Но его упоминание стриптизерш вызывает мой следующий вопрос.

— Так, может, ты помнишь Сапфир? — Мой голос вдруг становится слабым и тонким. — Ты знаешь. Стриптизершу — мою подругу, — которую убили на прошлой неделе. Может, ты и ее рисовал? — Рот и горло у меня пересыхают, зудят в ожидании его ответа. Он должен ее знать, не может не знать. Поднимается ветер. Город под нами выглядит охваченным огнем.

Флинт пожимает плечами.

— Не знаю. Только в Гдетотаме полдюжины клубов, и стриптизерши постоянно меняются, их слишком много, чтобы уследить. Если честно, я знаю только нескольких. — Он искоса наблюдает за мной.

И тут до меня доходит, живот скручивает определенностью: он что-то скрывает.

— Она работала в «Десятом номере». Ты знаешь «Десятый номер»?

Несколько секунд паузы, Флинт вроде бы думает.

— Да, я знаю «Десятый номер», — наконец отвечает он. — Правда, давненько там не появлялся. Может, Сапфир начала там работать после того, как я перестал рисовать.

Вновь скручивает живот. Он лжет. Не могу сказать, откуда я это знаю. Просто знаю. Сердце гулко колотится в груди. Я считаю крыши. Восемь красных. Четыре темно-синих. Пять светло-синих. Все плохо. Плохо плохо плохо. Наползает тревога, обвивает, как змея. «Но, — я пытаюсь урезонить себя, — если я сложу синие, четыре темно— и пять светло-, получится девять». Девять — очень хорошо.

— Я думаю заглянуть туда в скором времени. — Я сжимаю пальцами статуэтку-бабочку в кармане, расслабляю лицо, голос, стараюсь показать, что речь о ерунде. — Чувствую себя виноватой из-за того, что так долго не общалась с ней. Я думаю, чувство это утихнет, если я поговорю с людьми, которые ее знали.

Мне без труда удается добиться искренности. Чувство вины присутствует. Вина — она всегда реальная. Я вдавливаю пятку в кед, чувствую, как сложенный листок скользит вдоль носка, чтобы я всегда знала, чтобы я всегда помнила: куда бы я ни пошла, что бы ни сделала, одного мне вернуть не удастся.

Флинт жестко смотрит на меня, от этого взгляда я подаюсь назад.

— Я бы не питал надежд насчет девушек из «Десятого номера», — ямочки на щеках исчезли, лицо такое серьезное. — Со стриптизершами дело обстоит следующим образом: если ты не клиент и не несешь коктейль, разговаривать им с тобой неинтересно. Ты только зря потратишь время, — он встает, очень деловой. — Пора отвести тебя к автобусу. Мне надо кое-что доделать в Малатесте, а уже темнеет.

И тут же он поворачивается и идет к двери на лестницу. Я следую за ним. Спускаемся мы молча. Флинт больше не шутит насчет лестничных монстров или гигантских дыр на месте ступеней. Не оглядывается, чтобы проверить, как я там. Снаружи на нас накатывает бескрайняя темнота.

— Ты хочешь, чтобы я проводил тебя до автобуса? — бесстрастным голосом спрашивает он, надеясь на отрицательный ответ.

Есть шанс заблудиться, но я не хочу, чтобы он оставался со мной против своей воли.

— Нет, — отвечаю я. — Сама доберусь. Без проблем.

— Ты уверена?

— Да. Абсолютно уверена, — Я достаю мобильник и делаю вид, что читаю сообщение, которого нет. Ставлю на то, что Флинта это разозлит. Надеюсь, что так оно и есть. — Мой друг… э… Джереми… написал, что он неподалеку. Так что обо мне можешь не беспокоиться. Он меня встретит, и мы уедем.

— Ага. Ладно. Как думаешь, появишься здесь в скором времени?

— Не знаю.

Флинт потирает лоб под медвежьей шапкой, вздыхает.

— Ло, послушай. Извини, что открыл тебе глаза насчет «Десятого номера». Но это правда.

— Да. Спасибо. — Я не смотрю на него. Не хочу себя выдавать. Вместо этого смотрю на рукава своей куртки. Они в красной краске. В отпечатках ладоней и пятнах Флинта. Раньше они меня так радовали, теперь раздражают. — Так я пошла, хорошо? Джереми меня ждет.

— Да, я тоже. Много дел. — Он хлопает меня по плечу, словно ничего не случилось. — Не изображай незнакомку, Ло. Возвращайся в скором времени. Правда. Ты знаешь, я буду здесь.

Флинт салютует мне и уходит в противоположном направлении, к Малатесте. Я по пути к автобусу счищаю засохшую краску, внимательно слежу за названиями улиц. Мне бы тревожиться о том, что мама будет злиться, да только я знаю, что она ничего не заметит.

Тринадцать с половиной кварталов до автобусной остановки. Налево на Восточную авеню. Прямо по 117-й улице.

Может, Флинт прав. Может, он действительно старался помочь. Но едва я упомянула Сапфир, как в нем щелкнул невидимый выключатель. Внезапно он стал другим человеком, уклончивым и нервным. Еще и злобным.

Он сказал мне, что я хорошенькая.

Он лжец.

Я вновь пробегаюсь пальцами по засохшей краске. Шесть раз. Перед моим мысленным взором его руки. Его длинные пальцы.

Как бы мне хотелось стереть его. Но он прилип ко мне, сейчас прилип.

Еще шесть раз провожу пальцами по засохшей краске. На удачу.

На следующий день школьные занятия такие же длинные, но меня отвлекает слишком многое, чтобы я замечала, как медленно ползет время. Почему Флинт солгал насчет знакомства с Сапфир?

Я занята своими мыслями большую часть урока английской литературы, пока Сидни Лори и Бриджит Крэнк, девушки с вьющимися блондинистыми локонами и мускулистыми бойфрендами почти тридцать минут взахлеб распинаются о романе «Гордость и предубеждение»[14].

Что заставило его так внезапно перемениться, а в конце вести себя так, будто ничего не случилось?

Я отвечаю вслух на вопрос, заданный на уроке подготовки к школьному оценочному тесту: рана, с признаками (сильного) кровотечения, требующая медицинского вмешательства. Я никогда этого не делаю. А тут ответ приходит ко мне, и я его озвучиваю: «Би; максимальная».